Новый ЛЕФ. № 2. 1928

Ш 7 ro°“g f "АТ -ш Л. н. толстой ПОЛНОЕ С О Б Р А Н И Е ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПОР ИВЗДЕНЕИЙ В 1 5 - т и ТОМАХ

ТОМА I и X II ВЫШЛИ и РАССЫЛАЮТСЯ ПОДПИСЧИКАМ. В с е и здание бу де т з а конч ено в т е ч ен и е 1928 года. Каждый том содержит от 16 до 35 пе­ чатных листов (от 250 до 560 страниц), отпечатанных на хорошей плотной бу­ маге большого формата 14X21. Часть тиража выпускается в отличном колен­ коровом переплете с цветным тиснением. Ш т е к с т ы прои зведений з а ­ ново про верены по п е ­ чатным и рукописным п е рвои с точник ам , с д е л а н ны е цензурой купю ­ ры и и с к аже ни я в о с с т а - новлены по первои сточ - никам. : .гг-гт— т о м а с н а бж е ны примеча ­ ниями, В Ы Я С Н Я Ю Щ И М И - 7- - и с т о р ию происхожден . каждо г о произведения . ЭТО ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ХУДОЖЕСТ­ ВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Л. н . т о л с т о г о является ПЕРВЫМ И ЕДИНСТВЕННЫМ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫМ пореволюционным собранием.выпускаемом с внешней сторо­ ны по типу лучших заграничных издании. : •;

ПО ПОЛНОТЕ И РЕДАКЦИОННОЙ ОБ­ РАБОТКЕ ЗТО ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ П Р Е В О С Х О Д И Т В С Е П Р ЕЖ Н И Е И ЗДАНИЯ Текст проредактирован К. И. Халабае- вым и Б. М. Эйхенбаумом. Примечания Вс. И. Срезневского. И з да н и е с н а бж е н о 12 по р тре тами л. н. т о л с т о г о ДАНЫ ВАЖНЕЙШИЕ ВА РИАНТЫ ВСЕХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ (в т омч и с л е В о й н а и Мир “ , . . Анна К а р е н и н а 1', „Во с кре сень е** и др.) ПОСМЕРТНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ; „Д ь я в о л " , „ М а т ь “ , , ,Сон молодого ц а р я ” . „ З а п и с к и с ум а сш е дш е г о " , „ А л е ш а Г о рш о к “ , . . По см е р т ны е з а пи с к и с т а р ц а Ф е д о р а К у з ь м и ­ ч а “ , „ Ч т о я видел во с н е “ , . .Отец Ва силий " , „ И е р о м о н а х Илиодор" , . .Д е т с к а я м у дро с ть " , „Ж и в о и тр у п “ , ..И с в е т во т ьм е с в е т и т " , „ О т ней в с е к а ч е с т в а “ и другие п е ч а т аю т с я в XI, XII, X I V и X V тт. по ав т о г рафам и ав тори зо ванным копиям А к адемии Н а у к С С С Р .

П ОДПИ С Н А Я Ц Е Н А : за пятнадцать томов б е з перепл. 15 р. в коленкоровых переплетах . . . 22 р.

УСЛОВИЯ ПОДЛИСКИ : на издание в переплетах — задаток 4 р.. при высылке шести посылок (по 2 тома в каждой) — по 3 р. Последние три тома без доплаты; на издание без переплета — задаток 3 р.. при высылке шести посылок (по 2 тома в каж ­ дой)—по 2 р.. а последн.три тома—без доплаты. ПЕРЕСЫЛКА ЗА СЧЕТ ПОДПИСЧИКОВ. Плппі іРІ/І/ UЯППQВПQTU1 в Глав ную кон тор у подписных изданий Г О С - І і и Д І І п и п у па l i p с ЬЛ л 1D» И З Д А Т А — Мо с кв а , Р ож д е с т в е н к а , 4, в о т д е ­ лен., ма газ . и киоски , в э в с е почтово - теле гр . кон торы и к пи сьмоно сцам .

2. Февраль

Новый Леф

1928

Заграница (И з д н е в н и к а п ут еш е ст в и я ) * Рим И внезапно

Н. Асеев

на земле и в небеси

словно зеленыо ,

заголубел плате

ж:

разлилась такая синь и такая теплота!

Рим ровными массивами своих домов-выдвинулся к вокзальной площади. Главными артериями своих больших улиц равномерно и приглушенно шумит с 7 часов утра до часа ночи; сложнейшей пау­ тиной ветхозаветных уличек и п ереулков узких— не разъехаться двум упряж кам— увяз в старине, каменной звонкости и внезапном безлюдьи. Шорохом бесчисленных своих фонтанов, веерами пальм, кудрявой зеленыо лавров отмахивается от настоящего, и все-таки это настоящее торжествует на его широких, просторных площадях. Устроив свой чемодан в гостинице, мы вышли на римскую улицу , не зная ни ее названия, ни плана города. Это самый лучший спо­ соб узнавать неизвестное: приобретая свой собственный опыт, з ап о ­ миная все без всякой подготовки . Собственными усилиями. Трамваи, красные и синие, катились перед нами по многочислен­ ным колеям. Еще один вид трамвая, коричневый, двухэтажный, з а ­ ворачивает за угол , как слон; такси чистенькие, вымытые, кокет­ ливо украшенные цветами, ловко объезжаю т пешеходов. Асфальтовые островки переходов обтекаются ими без всякого видимого порядка, но с достаточной осмотрительностью . Толпы пешеходов на тр о ­ туарах и на мостовой почти сплошь состоят из мужчин с зонтиками. Женщин в Италии вообще видно мало. Положение ж енщ ины— слушайте, комсомолки! — начиная с се ­ вера Италии и чем дальш е на юг — все диче и непонятней для советского глаза и понятия. Женщине на улице показываться одной — неприлично. Тем более в кино, тем более на гуляньи. Ходовая по­ словица в Италии, далеко еще не ушедшая в словари старинных поговорок, гласит: я видел проституток, но таких, как женщина, еще не встречал! Итальянская девушка не имеет права разговаривать со своим будущим мужем иначе как через посредство мамаши или лица, замещающего ее. Она м о ж е т флиртовать , м о ж е т даже целоваться, д а ж е ж и т ь с мужчиной, но э т о т мужчина ни в коем случае уже не соединит с ней свою жизнь. Это будет сде­ лано тайком, потихоньку, негласно, с тем чтобы с будущим мужем говорить через посредство мамаши. Ханжеская, официальная, по-

1 Отрывок из путевого дневника, печатаемого в журнале „Звезда“.

1

1

Новый Ле ф 2

повско-фашистская мораль предписывает ей лицемерную скромность и потупленные глазки . Виллу Боргезе — чудесный, полный пальм, олеандров , лавров и ро з городской парк — запирают в 8 часов ве­ чера из соображений нравственности, лишая таким образом все р а­ бочее население города вечером возможности подышать свежестью „городских легких“ . В университете студентки сидят особняком, стайкой, отдельно от представителей мужского пола, чтобы сл у ­ чайно не оскорбить академической благопристойности. Только ино­ странки, вопреки традиции, разговаривают и перешучиваются в пе­ рерывах между лекциями со студентами. Но иностранки, по понятиям итальянцев, в с е— „больш е чем самка“. Вообще на женщину, о тли ­ чающуюся хотя бы цветом волос от итальянки, все пялят глаза , как на заранее оцениваемый постельный товар. Конечно — это в мещанской среде. Но мещанская среда — это чуть ли не сплошная среда населения Рима. Ведь иначе — откуда все это равнодушное, религиозно-обывательское почитание всевозможных святынь, все эти электрические лампадки перед мадоннами в бесчисленных тратто ­ риях, обилие монахов — черных, синих, коричневых, — толпами сл о ­ няющихся по улицам Рима? Монахи и аббаты на каждом шагу. Bo r без шляпы, в сандалиях на босу ногу, повязанный веревкой францисканец; вот черные шляпы и сутаны доминиканцев, вот еще какие-то важные, исполненные д о ­ стоинства белосутанные с четками в руках. Студенты всевозможных духовных училищ шныряют толпами и в одиночку — бы строглазы е , р ум ян ощ еки е— опора и надежда папского Рима. Черные взмахи, черные четки, веерные шляпы — Рим обсело воронье, как павшую туш у , и машет крыльями лениво и тяжело , не взлетая , отяжелев от сытой безопасности своей кормежки. З а монахами жандармы. Великолепные взмахи черных же пла­ щей, задумчиво-внимательные взоры благосклонно устремляются на покорную им толпу . Красные лампасы, пышные двухуголки — с л е­ нивым благодушием и самоуверенностью кардиналов прогуливаются они обычно парочками, наблюдая за образцовым порядком загипно­ тизированной их внушительностью толпы. На Корсо Умберто, если вы идете не по положенной стороне, вас с печальным упреком остановит бархатный голос и преграждающая рука: налево! Здесь все должны итти по левой стороне. Итак, мы сели с женой в первый подошедший трамвай и ре­ шили ехать наудачу осматривать Рим. Трамвай попался № 43. Идет он медленно, гораздо тише на­ ших московских трамваев, остановки очень частые, потому создается впечатление огромных концов. Билет стоит 50 чентезимов и 80 чен- тезимов, на наіли деньги 5 и 8 копеек. З а первую цену вы мо­ жете ехать в одном трамвае, а за вторую можете пересаживаться на любую линию, причем билет действителен не на расстояние, а на время. Взявши пересадочный билег, можете ехать час. Трамваи почти так Же полны как и наши. Ехали мы, ехали — смотрим, стена огромная, кругло загибающая,. 2

коричневого цвета, вся в дырках. Сообразили — Колизей. Проехали дальше, спустились с холма на площадь — у остановки раскинулся великолепный сад с пальмами и лаврами. Мы сошли с трамвая и по ­ шли в сад. Главная аллея асфальтирована, по бокам чистенькие д о ­ рожки. Было как раз воскресенье, синее, солнечное. Римляне, от ­ дыхающие, праздничные, дети и взрослые, сидят на скамейках, гуляют по дорожкам , по аллее катятся автомобили, упряжки с б у ­ бенчиками, в начищенных сбруях. Идем гіо боковой аллее на взгорье. Запах лавров , лимона и еще каких-то неизвестных нам цветов вроде жасмина стоит в нагретом солнцем воздухе. И это декабрь! Перед нами вырастает грандиозная развалина вдвое наших триумфальных ворот. Колоссальные провалы окон и дверей, этажей в пять ра з ­ мером каждое окно и этажей в восемь — двери. Камень странной кладки, грубый, ноздреватый. А стоит тысячелетие. Подходим ближе, видим надпись— Термы Каракаллы. Кто купался в этих банях и на чьи пропорции они рассчитаны? Здесь мог уместиться целиком весь тогдашний Рим. Обходим почтительно и осторожно развалину . Поднимаемся наверх. Дорожка ровная, цементированная, уводит к какому-то бла­ готворительному церковному учреждению ;тоненький колокол блям- каег, исходя в благочестивом рвении. Плющи густо заросли по стенам. Какие-то древнейшие, скрюченные, сгорбленные, в бок и врозь согнутые старухи ползают и ковыляют вокруг часовни. П о ­ хоже, что они прислуживали в банях Каракаллы еще во времена их действия, да так и остались при них древним живым инвента­ рем. Проходит на молитву целая толпа монастырских воспитанниц, в черном с белыми шапочками на голове. Пепиньерки-монашки с чет­ ками в руках сопровождают это стадо будущих христовых невест. Бррр! Смерть и развалины среди лавров и магнолий, тление духа, как крошево камней. Аббатства и монастыри рядом с римскими древностями, живые покойники, двигающиеся в черных су тан ах ,— это ли не гнуснейшая комедия человеческих развалин! Обходим кругом Каракалловы бани и спускаемся снова на глав­ ную аллею. Впереди щебечет парочка туристов-французов. Эти-то довольны и счастливы окунуться в смесь антично-современного тле­ ния всех этих аббатств , мадонн, обломков мрамора, стертых цеза- ревых надписей . Спешу сравнивать бани Каракаллы с банями Диокле- циана. Делюсь со спутницей предположениями, что в Риме оттого так и тепло , что повсюду в свое время топились столь преувели­ ченного размера бани. Впрочем, все это подделывается воображе­ нием на русский лад. Бани, верно, у них не топились, а т а к— по­ лоскались римляне в холодной водичке. Развалины , при всех их грандиозности и исторической ценности, производят впечатление неубранного сора в хорошем городе. Л о ­ мать их, конечно, жалко , но когда-нибудь же они доразрушатся. А на римлян они действуют развращ ающ е : ведь сколько одних про ­ давцов открыток и гидов! Рим ничего не производит кроме своих древностей. И психология итальянца — будь он извозчиком или

3

1*

торговцем — вся построена на туристах. Есть турист — есть и з а ­ работок . Рим эксплоатирует свои обломки всячески, — в качестве образцов искусства и в качестве исторических памятников, но глав­ ным образом как главный источник существования, всех этих б е с ­ численных альберго — гостиниц, отелей, средств сообщения, вплоть до упомянутых продавцов открыток и гидов. Это становится про ­ тивным. Начинает казаться, что беззаботность и социальное л егко ­ мыслие итальянцев в значительной степени предопределены этим вечно теплым воздухом, расслабляющим ароматом и традиционной верой в прочность своих развалин , реставрация и ремонт которых оправдывает себя материально, заставляет итальянца благоговеть перед ними не только артистически, но весьма и материально: Идешь и не хочешь мира иного; воздух — такой раздушенно густой, что 'сам ты делаешься замаринован в теплый, пряный лавровый настой. Это вообще по поводу римских ощущений. А вот стихи, спе­ циально навеянные осмотром бань Каракаллы:

Термы Каракаллы

Будет дурака ломать,-

Трещина раззявлена

Старый Рим!

в сто гробов;

Термы Каракалловы —

больше нет хозяина

это ж ---

тех рабов.

грим!

Было по плечо ему

Втиснут в камни шинами

кладку класть,

новый след.

спинами бичуемых в кровь и всласть.

Ты ж —

покрыт морщинами '

древних лет.

Б ез воды,

бе з обуви

Улицами ровными в синь и в тишь,

пыл остыл...

Пали катакомбами

весь загримированный

в те пласты.

стал —

стоишь.

Силу

силой меряя,

Крошится и рушится

крался враг,

пыль со стен:

Римская империя

нету больш е ужаса

стерлась

тех страстей.

в прах.

Все забыто начисто, тишь и тлен . Ладаном монашества взят ты в плен.

с выбитыми окнами древний склеп.

Брось ты эти хитрости, стань лобаст , все молитвы вытряси из аббатств.

Время,

вдоль раскалывая,

бьег крылом. Бани Каракалловой глух пролом.

Щит подняв

на ремни

боевой, стань на страже

Рим стоит, как вкопанный, тих и слеп,

времени

своего.

Затем мы пошли по соседству в

К о л и з е й Представьте себе посреди большого благоустроенного города с трамваями, автобусами, отличными мостовыми, шумными толпами у входов в кафе и трактиры, посреди всего этого движения, плеска фонтанов, буйной зелени — поставили непомерно огромную, п о ­ трескавшуюся от времени, темнокоричневую каменную картонку, вроде тех, в которых какие-то гигантские женщины должны были хранить свои шляпы. Только сделана она не из древесной коры, а из камня, древнего , осыпающегося, просверленного ветрами ве­ ков. Высота этой картонки приблизительно втрое больше кремлев­ ской стены, объем его рассчитан на несколько десятков тысяч лю­ дей. Это и будет наружный вид Колизея. Стоит упомянуть, что дыры, зияющие на равных промежутках, похожие на бойницы, остались следами мраморной облицовки, в свое время украшавшей его. Облицовку эту ободрали не только с него, но и с других своих древностей римские папы и князья на свои палаццо . Об этом ю в о р и г римская пословица: чего не сде­ лали варвары — сделали Барберини (древний княжеский род). Вну­ три его устройство сложно и малопонятно. Половина его отрезан ­ ной площади занята ареной. Другая половина опушена глубоко вниз и разделена остатками каких-то стен, напоминая собой высох­ ший бассейн. Внизу в бассейне ходы и решотки , заросшие травой и плющем. Вверх от арены амфитеатром огромные каменные ложи и места для зрителей. Ниже по бокам обоих сквозных входов, как в нынешнем цирке, каменные же клетки для зверей и, должно быть, для людей, не очень угодных тогдашнему Риму. Не знаю в точности быта тех дней и потому описываю все с точки зрения современника. Современник же видит на арене пу­ тешественников с бедекерами в руках, теряющихся в размерах огром ­ ного пространства арены, и монахов всех видов и орденов, вовсе 5

не теряющихся, а, наоборот , пышно выступающих из-за всех д р е в ­ них закоулков Колизея. Сколько их тут! И местных и приезжих, очевидно, явившихся освидетельствовать столь неудобное в прошлом для их предшественников место. Они и на арене, и у львиных к л е ­ ток, и у ложи цезаря, и у креста, воздвигнутого в Колизее совсем недавно в знак трогательного примирения фашизма с папством. Они всюду, где есть возможность показать себя, как пример дол говеч ­ ности и крепости католичества в сравнении хотя бы со львами и цезарями. И кажется, что вот-вот заскреж ещут ржавые задвижки железных дверей и клеток, и львы желтым ураганом бросятся на черные, сумрачные сутаны, на тонзуры , на четки, шевелящиеся в пухлых руках. Но истлели тени львов и выдохся запах мускуса из клеток . Попы прибрали к рукам Колизей, как и все, что есть в Риме грандиозного. Так и высится эта огромная, каменная каргонка, заросшая тр а ­ вой, среди живого, шумного, отлично планированного города , как обглоданный скелет среди копошащегося муравейника. Снести его , конечно, ж алко , как памятник веков, но оградить окружением п ар ­ ков, бульваров, скрыть его от общего городского ф о н а—-прямо необходимо. Иначе — дух тления, тишина, мертвенность бесцельно хранимого материала далеко вокруг себя омертвляют воздух , мысли и волю. Как вспомнишь, что стоит он, как стоял во времена ц ез а ­ рей, гак и потянут к себе какие-то обрывки воспоминаний, детских представлений и ассоциаций, зовущих назад, в тишину архивов, в пыль исторических реликвий. Это давит на всякую активность, на всякую инициативу. Развалины, перенесенные в современье, вредны потому, что они оттесняют от вас сегодняшний день, разводят в вас меланхолию, размеживают какие-то смутные представления о прекрасной жизни, прошедшей и оконченной, представления, по ­ черпнутые из плоских гимназических учебников, из воспитанного в вас почитания старины, наспех, кое-как втиснувших в вас вели ­ чие Рима и сладость христианских подвигов. Но если Колизей грандиозностью своих пропорций , хорошей сохранностью общих контуров внушает вам уважение, го мусор и хлам, царящий на Форуме, совсем уже не скрывает шарлатанства в использовании обломков и сам просится на сравнение с сохран ­ ностью „святых мест“ , мощей и гвоздей из креста Иисуса, столь почитавшихся богомолками. И здесь особенно разительно просту­ пает близость искусства с религией. Все это давно можно было бы убрать , дублировать в тщ атель ­ ных макетах, а рядом, если нужен материал, то дать его образцы при каждом экспонате. Ведь все равно представления о жизни Рима не вынесешь отсюда никакого. 20 — 30 человек на свете ученых специалистов, досконально знающих значение каждой летали , мо­ гут собрать их в целое . Ну, а остальные люди? Остальные люди под их руководством могли бы все эго успешней и спокойней про ­ делать в музее, снабженным точными объяснениями, надписями, ру ­ ководствами. Я утверждаю , что при малом знании истории этих 6

веков средний человек ничего не сможет почерпнуть из обломков , стащенных сюда из разных мест во множестве в виде щебня, обра­ мляющего дорожки , а следовательно потерявшего ценность памят­ ников, определяющих место и время их нахождения. Многие лестницы и переходы реставрированы . Вход на П ала­ тинский холм явно подновляется и ремонтируется. А кроме всего за всякий осмотр отдельных мест Форума не забывают взять осо ­ бую плату. Это уж не совсем вяжется с популяризацией культуры и истории человечества. А попросту говори — тот же „гроб госпо­ д ен ь “ для богомольцев-гуристов, приезжающих застыть в бл а го го ­ вейном экстазе перед развалинами.

Современный художественный рынок и станковая картина.

Б. Арватов.

I. Пот ре би т ел ь с т анк овой картины. A. С о в е т с к о е г о с м е ц е н а т с т в о .

К Октябрьской годовщине советское правительство заказало ряду станковистов картины на так называемые революционные темы. В связи с выставкой этих картин в газетах и журналах про­ водилась и проводится следующая идея: Эволюция искусства определяется так называемым социаль­ ным заказом; в капиталистическом общ естве заказ произво­ дится стихийно, через рынок, скрыто от сознания художни­ ков; в обстановке советского хозяйства заказчиком оказывается государство, а заказ производится прямо. Поскольку советские станковисты сильно нуждаются и лишь изредка находят сбыт своим произведениям в богатой „загр аниц е“ , постольку п ерио ­ дически организуемые госзаказы не только определяют эво ­ люцию искусства, но и поддерживают ее материально, пока общий подъем и благосостояния не укрепит сбыта советской художественной продукции. В настоящей работе, отсылая читателей к работам социологов- производственников, где имеется много указаний на неизбежную гибель станковизма, я намерен вкратце подвергнуть критике ука­ занную идею с ее собственной — экономической — точки зрения. Так как вопрос достаточно слож ен , то дальнейш ее будет скорее рядом тезисов , чем статьей: на 2-3 страницах иного не достигнешь. B. П р о и с х о ж д е н и е к а р т и н ы . Картина произош ла из фрески, алтарной иконы, оконной рос­ писи, книжной иллюстрации и так называемой „прикладной“ жи­ вописи (роспись вещ ей ) посредством специализации худож ествен­ ного труда и выделения из негр изобразительности как особой 7

самостоятельной профессии, когда понадобилось, чтобы изобрази­ тельная вещь могла продаваться, переходить от владельца к вла­ д ельцу и, следовательно , быть независимой от места и времени ее потребления и от индивидуальных свойств потребителя. М атериаль­ ным осуществлением подобной независимой изобразительности яви­ лась станковая картина, экономически говоря, — товарная форма пространственных искусств. Причиной было развитие менового хозяйства, возраставшая художественная конкуренция, которая влекла за собой специали­ зацию и обособление так называемого частного быта с господством в нем личного эстетического потребления. В то время как раньше изобразительная форма была тесно, связана с вещью и социальным бытом, потреблялась в обрядах, праздничных церемониях и утили­ тарной деятельности („прикладная“ изобразительность), — станковая картина оказалась прочно прикрепленной к частной квартире, а ее потребление сделалось внеутилитарным 1 и отчасти украшательским. C. Ц е л ь с т а н к о в о г о т в о р ч е с т в а . Стимулом какого бы то ни было художественного творчества является организация быта; но если смысл живописи средневеко ­ вого художника был в участии ее в строительстве коллективного быта (храм, утварь и т. д .) , то станковиста толкало к работе над картиной стремление проникнуть в индивидуальный быт, чтобы со­ зерцающему потребителю показать „преломленный сквозь призму“ и т. п. мир. Фрески, иллюстрация и прочее — изобразительны е приложения к реальному миру; станковая картина хочет заменить реальность* вместить ее в себя, быть реальным бытом в и зобразительно -эфе- мерном существовании. Поэтому-то преобладание частноквартирного быта есть непре­ менное условие развития станкового искусства. И если одной из форм социального потребления картины оказалось музейное по­ требл ение , то постольку, поскольку общ ество не могло не изымать так называемых „образцов*- для себя в целом , — изымать из мо­ нополии частных покупателей . D. М е ц е н а т с т в о . Отсюда очевидно , каким образом станковое искусство могло развиваться благодаря помощи меценатов, — развиваться, следова­ тельно, „искусственно“ , т. е. путем сознательной поддержки и прямых заказов : третьяковские и щукинские музеи вырастали из украшенных картинами зал частных особняков, как лувры — из дворцов, этих королевских особняков, развернутых в знак классо­ вой демонстрации квартир тринадцатых и остальных Людовиков и Фридрихов. 1 Утилитарным я называю целесообразное не только чисто идеологи­ чески, а социально и технически: икона, плакат, иллюстрация п т. д. 8

Для музеев художники не писали, писать не могут и не будут , какие бы могущественнейшие идеи ими ни владели. E. О б щ е с т в е н н а я о р г а н и з а ц и я и с т а н к о в и з м . Следующий вывод: меценатство по отношению к станковому искусству может осуществляться лишь частным путем или через частных лиц как потребителей . Коллективное меценатство, а тем более коллективизированный заказ в качестве постоянной меры €сгь сплошная утопия, нечто внутренне-противоречивое, дестанко- визация станковизма, попытка оторвать форму от способов ее со ­ циального использования. Государство, профсоюз, кооператив и т . д. в качестве потреби­ те л ей станковой картины суть владельцы настоящих или долж ен ­ ствующих создаться музеев; Наркомирос не человек, а учреж д е­ ние, и если даже допустить, что заказы будут производиться для развески в многочисленных общественных помещениях, то рано или поздно они станут превращаться в музейные коллекции; стан­ ковизм будет отсрочен на время, если он вообще может быть отсрочен подобными мероприятиями: история не знает ни одного случая, когда бы формы художественного производства противоре­ чили бы формам художественного потребления. Вывод: станковизм или продолжит существование как „частно­ квартирное“ искусство или погибнет. F. Б у д у щ е е с т а н к о в и з м а . Современная строительная техника заставляет оставить надежды | на возможность возрождении фрески; фотография вскоре совсем изгонит из книги иллюстрацию; вот почему если изобразительность выживет, то в форме станково’й картины. Здесь кроется трагизм социально-воодушевленного изобразительника наших дней: коллек­ тивизированная эпоха, казалось бы, нуждается (если она вообще нуждается в продуктах ремесленного искусства), казалось бы при­ способлена к так называемым монументальным прои зведениям ,— такова идеологическая традиция,— а между тем социально-техниче­ ские тенденции эпохи слишком „монументальны“ сами по себе , чтобы не воспрепятствовать соответствующей эстетике: сочетание фрески с бетоном и стеклом было бы „вкусовым“ варварством — раз, нарушением элементарного „режима экономии“ — два. А по­ сему — станковая картина. Но ей нечего делать в залах проф ­ союзов, клубах фабрик и т. д. Опыт доказал , что там прививается сменяемая и утилитарная форма; станковая же картина рассчитана на „н авсегда“ и „на во о бщ е“ . Никакой социальный заказ — прямой и на тему — неспособен побудить станковизм к творчеству. Если нынешние советские художники кое-что создали к годовщине, то в той мере, в которой они до того писали аналогичные произве­ дения и в которой заказанное было для них своеобразным при- к.іадничеством, — отдельным фактом на фоне обычного станкового производства для обычных станковых целей .

9

II. Покупатель станковой картины. A. С т о и м о с т ь

с т а н к о в о г о х у д о ж е с т в е н н о г а

т р у д а . Однако, повидимому, совершенно не обязательно, чтоды стан­ ковому искусству требовалось бы меновое хозяйство. Социалисти­ ческий строй не уничтожит частной квартиры, частного быта и частного потребления; вероятно, даже, что в социалистическом обществе личность будет во многом свободнее, чем в капитали­ стическом, не только экономически, но и бытово. Допустим далее, что люди изобретут новый способ распределения художестиенной продукции; предположим, что удастся сочетать станковую профес­ сию с коллективизмом; согласимся, наконец, со сторонниками стан­ ковизма, что будущая механическая живопись с ее гигантскими формальными возможностями, превышающими во много раз воз­ можности тюбика и кисти, не вытеснит их из мастерской худож­ ника,— почему бы тогда не сохраниться картине? Ответ: потому, что станковая живопись есть ремесленная, т. е. наименее произво­ дительная форма груда, а искусство есть наивысший по квалифи­ кации вид общественной деятельности: стоимость станковой кар­ тины при условии ее индивидуального потребления, — коллективное, как было указано, неосуществимо — слишком велика для социали­ стического человека. Любое графическое произведение кроме рисунка, не терян к квалификации и не переставая быть оригиналом, обходится обще­ ству, вследствие своей размножимости в тысячу раз дешевле, чем картина — крайнее овеществление ремесленности, неповторяемое и единичное. Иными словами, вопрос о распределении станковой продукции есть вопрос о распределении прибавочной стоимости; для того чтобы народилось и победило станковое творчество, понадобилась не просто буржуазия, а — соответственно художественной иерар­ хии— иерархия класса: крупные буржуа для „генералов“, средние — для чином поменьше, мелкие — в качестве покупателей репродукций, копий и пр. B. Р ы н о к и и е р а р х и я и с к у с с т в а . Пойдем в уступках дальше: социалистическое общество оказы­ вается настолько благоволящим к станковому искусству, к картине в частности, что решает взять на свой счет лучших мастеров, обобществить“ их (правда, термин здесь звучит бессмысленно: что это значит— обобществить личный труд? — но пускай...), а со­ ответствующую продукцию распределять — ну, хотя бы лотерейным путем — среди желающих. Не говоря о явной нелепости подобного 1 распределения, — а какое может быть предложено взамен? — по­ нятие „социальный заказ“ не тождественно с понятием „заказ общественной организации“; в то время как на заказ обіцествен-

1 0

ной организации могут работать постоянно или временно некото­ рые, — на социальный заказ работает каждый. Эволюция искусства состоит в чередовании так называемых художественных течений: импрессионизма, экспрессионизма и т. д. Течения слагаются из методов творчества наличных мастеров, из которых в буржуазном обществе рынок выделяет небольшое число генералов“, „вождей“, „рафаэлей“. Но эти „рафаэли“ существуют постольку, поскольку сотрудничают с безымянными по большей части художниками; художественное течение — социальный про­ цесс, единство которого обусловливается и обеспечивается един­ ством— общественным и техническим — форм творчества. Оторвать „рафаэлей“ экономически, изолировать их, сделать их работни- ками-избранниками — означает лишить искусство его социально­ производственных корней: армия без командиров есть такая же чушь, как и командиры без армии. Кроме того решение проблемы экономического положения группы художников ничего не говорит о том, чем будут суще­ ствовать— в хлебном отношении — остальные. С. Э к о н о м и ч е с к и е в о з м о ж н о с т и с о в р е м е н н о г о с т а н к о в и з м а . Итак, станковое искусство предполагает не только индивидуаль­ ного потребителя, но и соответствующего покупателя и иерархию доходов, т. е. предполагает наличие буржуазного общества. Как-ro во время спора один из лучших советских станковистов сказал: ,,Вы, производственники, можете как угодно доказать не­ избежную гибель станкового искусства, а картина будет продол­ жать существовать, потому что вопреки логике ваших безупречных построений художники хотят писать и будут писать, а люди хотят видеть и будут видеть; станковое искусство нравится, оно отвечает глубоким запросам человеческого духа, и потому никакой социализм ему не страшен“ . Аргументация была явно идеалистической, но за ней крылась апелляция к фактам: после „беспредметного разложе­ ния“ станковизм вновь как будто подымается и во Франции, и в Германии, и в Советском союзе. Но вот я знаю целый ряд художников; во время военного коммунизма они хотели искренно — проектировать мебель, изобре­ тать плакаты и шить костюмы; эти же художники после нэпа на­ чали хотеть писать станковые картины. Полагаю, что здесь не было спучайности: станковизм происхождением, реализацией про­ дукции, а следовательно, своим будущим прикован к частно-хозяй­ ственному капитализму. Даже госкапитализм, если таковой придет, пообрежет станковые крылышки; неудивительно, что нынешний подъем станковизма выражается лишь в количественном усилении продукции; качественно современный „неореализм“ есть эстетиче­ ская реставрации, которая, очевидно, поможет картине продер­ жаться художественно те десятилетии, в которые ей будет помо­ гать экономически продержаться капитализм. 11

Против„творческой“ личности О. М. Брик Со времени изобретения фотографии вошло в обиход выраже­ ние: „эго не простое фотографирование, а творческое претворение“ . Этим хотят сказать, что тог или иной писатель или художник не просто „отображает“ реальный факт, а посвоему его переиначивает. Считается, и вполне справедливо, что простой пересказ реаль­ ного факта никому и ни для чего не нужен. Всякое пересказыва­ ние факта должно быть оправдано целью этого пересказа. Кроме того, немыслимо п р о с т о пересказать факт или опи­ сать событие. Можно передать факт или описать событие только в о п р е д е л е н н о м о т н о ш е н и и . Во всяком пересказе, во всяком описании всегда будет ясно, кто н с какой целью этот факт передает или это событие опи­ сывает. Выражение „простое фотографирование“ имеет в виду механич­ ность фотографического аппарата, который-де слепо фотографирует все, чго ему попадается под объектив. Человек не должен-де уподобляться этому механическому ап­ парату, а должен сознательно, с определенной целью, с определен­ ной установкой выбирать и пересказывать факты и события. Все это бесспорно. Бесспорно, что человек не может не пере­ сказывать факты со своей особой точки зрения. Бесспорно, что человек не должен быть механическим передатчиком фактов и со­ бытий. Но совершенно неверно делать отсюда вывод, что человек должен посвоему переиначивать факты и события. Буржуазно-интеллигентская теория творчества, „марксистки обра­ ботанная“ Воронским и Полонским, говорит о том, что основной задачей творчества является передача фактов и событий, „прелом­ ленных сквозь призму души художника“. Другими словами, необ­ ходимая при передаче фактов и событий тенденция и установка отыскивается в и н д и в и д у а л ь н ы х качествах и воззрениях д а н ­ н о г о художника. Предполагается, что данная художественная индивидуальность настолько ценна сама по себе, что никакие внешние задания не могут и не должны принуждать ее брать факты и события с ка­ кой-либо иной точки зрения. Предполагается, что человек, пишущий так называемые художе­ ственные произведения (стихи, повести, драмы), избавлен от необ­ ходимости браті. факты и события с какой-то общей другим людям точки зрения. Конечно, и Воронский и Полонский (в этом и заключается „мар­ ксистская обработка“ буржуазной теории) знают, что данная инди­ видуальность со своими особенностями и точками зрения как-то связана с определенным классом или классовой группировкой. Но и Воронский и Полонский считают немыслимым посягнуть на дан- 12

ную художественную индивидуальность, лишить ее своего „свое­ образия“, втянуть ее в общекультурную работу другого класса, другой классовой группировки. Воронские и Полонские необычайно уважают эту сумму инди­ видуальных особенностей и „своеобразий“, полагая, что если раз­ рушить эту сумму, то погибнет некий художественный центр. Приятели Есенина не решались лечить его от запоя, потому что боялись, что он выздоровеет и перестанет писать стихи. Благодаря совершенно ложному представлению о характере ху­ дожественного творчества, благодаря непомерной переоценке зна­ чения так называемой творческой индивидуальности, Воронские и Полонские задержали естественный переход старых литературных мастеров на выполнение новых культурных задач. Если бы Ворон­ ский и Полонский меньше ухаживали бы за творческими индиви­ дуальностями, поменьше бы восторгались художественными красо­ тами писателей, побольше бы указывали им на необходимость пе­ рейти к другим формам литературной работы, — наша советская литература имела бы гораздо больше интересных и нужных лите­ ратурных произведений. Но вредное влияние Воронских и Полонских не ограничивается торможением естественного перехода старых литературных работни­ ков на новые задания. Эго влияние вредно действует и на новые молодые литературные силы. Начитавшись Воронских и Полонских, каждый молодой начи­ нающий писатель прежде всего стремится стать „творческой инди­ видуальностью“. Он понимает, что, получив этот почетный титул, он тем самым приобретает право писать о чем угодно и как угодно, не считаясь ни с какими „сторонними“ заданиями. Молодой писатель знает, что, работая в газете или в журнале, ему не удастся во всю ширь развернуть свою творческую индиви­ дуальность, ему придется бегать и писать по заданиям редакции, / писать о том, что нужно и важно сегодня, что нужно и важно чи-і тателю, что нужно и важно для всего нашего культурного строи­ тельства. Он знает также, что, сколько бы интересных фактов он ни со­ брал, сколько бы талантливых очерков ни написал, ни один Ворон­ ский и Полонский не напишут о нем ни одной статьи, не возвестят миру о появлении новой творческой индивидуальности, а вместе с этим и не дадут ему мандата на „свободное“ проявление своих творческих задатков. И тот же молодой писатель прекрасно знает, что достаточно ему написать десятка полтора скверненьких стишков или парочку средненьких рассказиков — и сразу же о нем заговорят, как о но­ вой творческой личности. Не важно, будут ли его ругать или хвалить. Важно, что статьи о нем начнутся со слов: „Творческий путь молодого писателя та­ кого-то отмечен“ и т. д., дальше пойдут неизменные лестные или нелестные сравнения этого нового молодого писателя с Толстым 13

и Достоевским, с указанием, в чем он с ними совпадает и в чем расходится. Мандат на творческую личность получен. Можно расплеваться с редакциями, можно на законном основании перейти из „Дома печати“ в „Дом Герцена", брать авансы и, сидя у себя в конуре, высасывать из пальца „свободные“ рифмы и „обобщающие“ образы. А еще через некоторое время можно, сидя в пивной, жало­ ваться на строгости цензуры и писать письма Горькому о том, что в Советской России настоящему писателю трудно развернуться. Мы, лефовцы, совместно с руководителями ВАГІІІа боролись против этой индивидуалистической заразы. Мы всеми средствами убеждения доказывали руководящим органам и писательскому мо­ лодняку, что путь Воронских и Полонских гибелен для советской I литературы. И, кажется, мы многого на этом пути достигли. Однако сейчас мы, лефовцы, с недоумением замечаем, что во­ жди ВАПГІа начинают постепенно, пока с оговорочками, повторять слова Воронских и Полонских. Доказательством тому служат их выступления на последней ВАПГІовской конференции, вышедшие сейчас отдельной книжкой под названием „Творческие пути про­ летарской литературы“. ' Мы, лефовцы, продолжаем настаивать на наших прежних те­ зисах. Мы продолжаем нашу борьбу против индивидуалистической художественной литературы за литературу деловую, газетно-жур­ нальную. Мы считаем, что переход вождей ВАППа на позицию Воронских и Полонских грозит повернуть пролетарскую писатель­ скую молодежь на ложный и гибельный путь. Поэтому мы берем иод особый обстрел эти новые ВАГІПовские веяния, разоблачая их буржуазность, их индивидуалистичность, их повторение ошибок Воронских и Полонских. „Война и мир“ J1. Толстого. В. Шкловский. (Формально-социологическое исследование) ГЛАВА 7-я. Богучаровский бунт. Этот небольшой кусок романа заслуживает иметь отдельную главу в исследовании, потому что здесь единственное место, где истинные герои Льва Николаевича — дворяне — приходят в сопри­ косновение с простыми людьми. Мы чрезвычайно привыкли к Льву Николаевичу, и поэтому, на­ пример, у нашего типового читателя нет никакого возражения про­ тив языка Т о л с т о г о , на который так болезненно реагировали толстовские современники. Герои Толстого кажутся нам не только очень правдоподобными героями, но даже не героями, а живыми людьми. Между тем такой незаинтересованный свидетель, как Бри­ танская энциклопедия, пишет следующее:

14

Leo Tolstoy. „...There is something strained and abnormal in all the characters in „War and Peace“; but it must be borne in mind, that Tolstoy winged his shafts not at men generally, but at that particular section of society to which he himself by birth and association belonged“. Encyclopaedia Britannica. Volume XXXIII. London. 1902 Page 369. (...Очень много вычурного и ненормального во всех характерах „Войны и мира“, но надо принять во внимание, что Толстой направил свои стрелы не на обыкновенных людей, а на ту особую часть общества, к которой он сам принадлежал по своему рождению и связям...) Здесь любопытно сознание классовой характерности толстовских героев, которое, очевидно, утрачено нами в силу привычного вос­ приятия. Основное построение Богучаровского бунта состоит в том, что русский бунт дается традиционно, бессмысленно. Для этого дана идеалистическая жизнь крестьян Болконского. Эта идеалистичность была еще сильнее в первоначальных вариантах романа:

UCKFA.

Х.ѴІ

ВОЙНА И МИРЪ О

пр^ѵп. хочу помети шит. cöp tttv rentк г ‘Ю н , In> ч> ocn>) п к ш ш г о л «о варѵаіт — j ояѵ іц о ы ио к ы я л л , чго і fcnoci и а .-п . - хл і і Не l i t Г | Ч > в і

.лЛаглр*#,‘Ьмп«'*:«

B-iUMT«. ваиь о*,' м м ір т и ѵ Герти

С :іл.ЦЙ<ЛI Я. ПУ'УВК'КЬ ктппід-. »*». І‘АМІ у * . и уо о н ѵ а * с ч « > »)(<пичнп» - ну D IW й КДОТЬДЯО л

ОИѴ ПуаиДИОСіЦ г x j a - ' p t л ° ”>к обу ія* .

„Мужики как этой деревни, гак и всех других деревень князя, без чувства особенного рабского уважения, благоговения почти не вспоминали, и теперь еще — старики — не вспоминают о князе. Строг, но милостив был, как и всегда, говорят они. Главное, что чувствуется в их похвалах (тоже, как и все­ гда бывает)—эго благодарность к князю за то, что тог, кому они поклонялись и работали, был князь, генерал-аншеф, че­ ловек совершенно не похожий на них, никогда не доходивший ни до каких подробностей, никогда не приравнивавшийся к 15

ним, гордый и чуждый для них. Как бы мне ни не хотелось расстраивать читателя необыкновенным для него описанием, как ни не хотелось описать противоположное всем описаниям того времени, я должен предупредить, что князь Болконский совсем не был злодей, никого не засекал, не закладывал жены в стены, не ел за 4-х, не имел сералей, не был оза­ бочен одним поронием людей, охотой и распутством, а на­ против, всего этого терпеть не мог и был умный, образо­ ванный и столь порядочный человек, что, введя его в гос­ тиную, теперь никто бы не постыдился бы за него. ...Мельница не переставая молола новину. Крестьяне Лысых Гор, не в обиду будь сказано, 19 февраля работали весело, на хороших лошадях и имели вид благосостояния больший, чем какой теперь встретить можно...“ Вероятно, кусок выброшен, потому что эта идиллия совершенно не помещалась в традицию тогдашней русской литературы. Точно так же отправление стариком Болконским своего сына от крепост­ ной любовницы в воспитательный дом имело очень ядовитую па­ раллель и в поступке типа поведения Иудушки Головлева. Бытовой факт уже имел твердую традицию его восприятия, и Лев Нико­ лаевич попытался, но не решился его изменить. Для современника Толстого бунт богучаровских крестьян был не­ что чрезвычайно злободневное, как это можно доказать хотя бы восприятием Пятковского, который определяет поавиг Николая Ростова таким образом: „И эта полиция вне полиции, этот бывший студент и на­ стоящий гусар, мгновенно обратившийся в разъяренного зве­ р я— неужели не служит замечательным образчиком нашего родимого своевольства, которое (в особенности 40 — 50 лег тому назад) весьма наивно считало себя положительным пра­ вом? Да и почему не считать, когда в кажДом цветном око­ лыше фуражки — темный народ провидел свое начальство, властное карать и миловать...“ . Неделя", 1868 г. Ns№ 22, 23 и 26. Статья А. П. Пятковского под за­ главием: ,Историчеекая эпоха в романе гр. П. Н. Толстого. Цветной околыш — это, конечно, иносказание, это красный дво­ рянский околыш; и в биографических записях Фета мы находим много таких подвигов и постоянное указание на то, что примене­ ние закона, а не добровольной полиции бессмысленно и не нужно. Сам Лев Николаевич, говорят, был очень добросовестным мировым посредником, но здесь он выступает не как посредник, а как за­ интересованная сторона. Исторически обстановка отъезда княжны не верна. В действитель­ ности русские помещики оставили Москву, потому что они с Моск­ вой были не очень связаны.

1 6

РАБОТА А. М . РОДЧЕНКО . ОФО РМ Л ЕНИ Е О ХОТНИЧЬЕГО ЗАЛА И Б И РЖ И В Ф И Л Ь М Е „АЛЬБИДѴМ “ , Р ЕЖ . Л . ОБОЛЕНСКИЙ , ПРОИЗВОДСТВО М Е Ж - РАБПОМ -Р УСЬ .

РАБОТА А. М . РОДЧЕНКО . ОФО РМ Л Е НИ Е ДЕЛОВОГО КАБ И Н Е ТА И ДАНСИНГА В ФИЛЬМ Е „А Л ЬБ И ДѴМ “ , Р ЕЖ . Л. ОБОЛЕНСКИЙ , ПРОИЗВОДСТВО М ЕЖ - РАБПОМ -РУСЬ ,

Ошибка Наполеона состояла в том, что он считал Москву горо­ дом, как Вена. Москва же была зимним пребыванием дворян. При наступлении Наполеона дворяне, чиновничество и население, их обслуживающее, уехало. Запасы в городе были, но главным обра­ зом из колониальных товаров. В Москве были сахар, чай, кофе и рис. Мало было хлеба. Возможность уехать в деревню создала „патриотический подвиг дворян“. Толстой переносит это настроение и на деревню.

ИСКРА

ВОИНА И МИР Ъ о

Д Щ Т К Р А Т » " Г I I О - Г И С О U А .1 Ь U О К I I О И У Р И (31. Зкалмщсжаю)

Chiutc* ѵ . і Ч

то * * * т ;и ч ія р п г т )< а с тп и я « г д а 41 П W o J t irt y x u ô n ПЯТЬ МЩ'Ѵ ЛТ. KJ* Iа мк*<рМ n om , то (Tj. j v » fcиvu TjumpfK-i. [0>Ti* J V 410 ю л им ( lO - ' гѵдуп і* . rr.v t v t v tüin п ь ^ х д в . . i i g .«"Sn» qitry•- iS-. '

Я « и М І а г « » , «что « і р г укахѣ* і о п \ па .• ім ія ге іч і ііі ііглѵлѣ і і» . О^япь—ппнгъ J b ium 1 лолбь и другой і » < * э а л - woV . С и и я « с—un пм ф і . Ktf-roe*. гоглЬш. A kç иь v i r * * тгянч.I гг- »n . wiwjK-мц-яп

ЧКХЛГ тхкь

„— Поскорее ехать! Ехать скорее! — говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов. „Чтоб князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреевича Волконского, про­ сила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями!“ Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что было только тяжелого, и, главное, оскорбительного в ее положе­ нии, живо представлялось ей. „Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будут для забавы перебирать и читать его письма и

,1 7

2 Новый Л гф 2

бумаги. M-lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. Мне дадут комнату из милости; солдаты разорят свежую мо­ гилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне бу­ дут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю...“ думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чув­ ствовала себя вместе с тем представительницей своего покой­ ного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сде­ лать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проник­ нуться его мыслями, обдумывала свое положение“. Но деревню помещики оставляли не так легко. Княжна Марья — смоленская помещица. Дворянин Ушаков в своем рассказе „Хамово отродье“, бегло и оправдываясь, признает факт, что из деревень смоленские помещики часто и не выезжали. „...Читатель, может быть, захочет возражать мне и утвер­ ждать, что никто из смоленских дворян не оставался в своих вотчинах и никто не принимал к себе незваных гостей? — Ответ: я сам имел честь служить в эту достопамятную кампанию и смело говорю, что многие оставались. „Может быть, робкие, низкие души!“ „Робкие, низкие души??? Ах, господин читатель! А Энгель- гард?.. Извольте почтительно поклониться пред этим именем!.. Я мог бы назвать и других, не менее достойных почтения, но это не принадлежит к моей истории. Я рассказываю о Никите Вязьмине!.. Продолжаю“. В. А. Ушаков. , Хамово отродье “. Сто Русских Литераторов. Изд. А. Смирдина. Спб. 1845. Стр. 556. Что это за подвиг Энгельгарда, которым защищается Ушаков? Приведу описание этого подвига из книжки, снабженной специаль­ ной гравюрой, изображающей расстрел Энгельгарда. „...Известный духом истинного благородства и твердости, смоленский дворянин Энгельгард не ужаснулся нашествия не­ приятелей. Соболезнуя t> бедствиях родины и желая присут­ ствием своим облегчить горестную участь сограждан, он ос­ тался в поместье своем, в Духовском уезде. Положа руку на сердце, взглянув на Небеса, он дал Небесам сим обет: среди многочисленных врагов действовать противу них же; окружен­ ный чужеземной властью, он решился укоренять в сердцах народа любовь к законному Государю и на пепелищах от­ чизны своей вознести знамя народной свободы и счастия.

1 8

„Дела мои, совесть, Государь и Бог оправдают мое здесь пре­ бывание!“ сказал он, и начал исполнять священный обет свой. Некоторые крестьяне его, недовольные устройством, в ко­ тором он содержал их во все время общего беспорядка, не­ годуя, на примерную строгость, с которою он наказывал их за участие в грабеже французов и за ослушание против рус- ких законов -— крестьяне сии, пресыщенные льстивыми обеща­ ниями вольности и золотых источников, решились итти в Смоленск к французскому начальству до'носить на своего по­ мещика о лишении им жизни нескольких французов. Просьба крестьян выслушана судьями, произведено следствие, и не найдено никаких следов смертоубийства. Сам предводитель разбойнической шайки постыдился бы произнести решитель­ ный приговор над Энгельгардом. Дела потекли попрежнему в поместьях сего последнего; но дух злобы не дремал: вскоре бунтовщики, подстрекаемые наполеоновыми прокламациями, соединились в небольшую разбойническую шайку, набрали в окрестностях несколько убитых французов, и бросив их в отсутствие помещика под полы его дома, привели из Смо­ ленска французских коммисаров для вскрытия полов сих и свидетельства мертвых тел. Энгельгард найден виновным в смертоубийстве и призван в верховный суд в Смоленск. ...Приятно мне мечтать об оживлении Русского кодра в памятнике! Пускай смоленское и целой России Дворянство, соединясь единодушными пожертвованиями, соорудит памят­ ник сей тому, кто так славно умер за права и честь дворян; пусть поставят его на одной из площадей смоленских в па­ мять сынам и правнукам нашим! Пускай на одной стороне его начертают: Русскому Кодру; на другой: Энгельгарду—Рос­ сийское Дворянство.“ , Походные Записки русского офицераизданные И. Лажечниковым. Москва. 1836. Стр. 36 — 39. Как видите, даже в этом чрезвычайно пристрастном изложении Энгельгарда расстреливают не за подвиг против французов. Он погибает жертвой недоброжелательности крестьян. Мемуарист ут­ верждает, что Энгельгард французов не убивал. Памятник же Эн­ гельгарду в смоленском рву поставлен дворянами дворянину, а не русскими русскому. Таким образом, сам факт отъезда Марии Болконской из деревни, не типовой. Точно так же нужно сказать, что и поступок Росто­ вых, отдавших свой подводы под раненѣіх,-— явление далеко не типовое и взято Львом Николаевичем из биографии Воронцова. # „...По прибытии в дом свой, на Немецкой слободе, в Москве, нашед там большое количество подвод, высланных из деревень его, сел. Андреевского, Владимирской губернии, для своза туда картин, библиотеки и разного рода драгоцен- 2* 19

ностей, в обилии вмещавшихся в доме его предков, он при­ казал все это оставить в добычу неприятелю и обратить под­ воды на поднятие раненых воинов, которые не могли все, по огромному числу их, получать нужную помощь,..“ Щербинин, Биография Воронцова, стр. 65, Интересно отметить, что это единственное заимствование, сде­ ланное Толстым из зчень большой книги, причем поступок Ворон­ цова— сверхмиллионера — перенесен на Ростовых, которые жерт­ вуют почти последним. Нужно здесь отметить, кстати, что дворян­ ство, действительно, в Москве потеряло много имущества и поэтому относилось к Растопчину отрицательно. Те историки литературы и историки просто, которые считают своеобразное изображение ха­ рактера Ростова у Льва Николаевича Толстого определенным исто­ рическим открытием,не правы, потому что мы имеем здесь типовое дворянское отношение, что можно доказать хотя бы показаниями Вяземского: ✓ ,,Во всяком случае нет сомнения, что негодница Москва была довольна увольнением Растопчина. При возвращении его в Москву, освобожденную от неприятеля, и когда мало-по­ малу начали съезжаться выехавшие из не&> общественное мнение оказалось к Растопчину враждебным... ...Хозяева сгоревших домов начали сожалеть о них и ду­ мать, что, может быть, и не нужно было их жечь. Они го­ ворили, что одна из причин, которая погубила Наполеона, заключается в том, что он слишком долго зажился в Москве. Пожар Москвы мог бы испугать его и вынудить итти по пя­ там отступающей нашей армии, которая с трудом могла бы устоять пред его преследованием. Как бы то ни было, но разлад между Растопчиным и Москвою доходит до высшей степени. ,..На празднике, данном в Москве в доме Полторацкого после вступления наших войск в Париж, это недоброжела­ тельство к Растопчину явилось в следующем случае. Когда пригласили собравшихся гостей итти в залу, где должно было происходить драматическое представление, князь Юрий Вла­ димирович Долгоруков поспешил подать руку Маргарите Александровне Волковой и первый вошел с ней в залу. Вся публика пошла за ним. Граф Растопчин остался один в опу­ стевшей комнате.“ П. А. Вяземский, Собр. соч. Спб . 1883. T. VIII, стр. 79. Я не буду цитировать Богучаровский бунт, но все-таки должен отметить прежде всего первое явление: крестьяне у Льва Нико­ лаевича не расчленены и не думают. Они показаны чрезвычайно условно. Первоначально имел характер Дрон, но в переделке Лев Николаевич характеристику его уничтожил.

2 0