TATLIN NEWS №39

ладио, Корбюзье, Райта и Скарпы. Вашу архитектуру вполне можно назвать краси- вой, но также складывается впечатление, что не это главное. В ней присутствуют еще – система слежения, выставление чего- либо напоказ, перформанс, манипуляция и проблематизация видимого, контексту- альность, маскировка и так далее. Зачем зданиям нужно поднимать вопросы – кон- цептуальные, провокационные, ритори- ческие и полемические? – И вправду – зачем? Я не знаю, насколько это необходимо. Я воспринимаю здания как конструкции для перформанса. Любая фун- кция сводится именно к этому. К примеру, мы очень интересуемся сурвейленсом (виде- ослежкой), но нам также интересен феномен постпаранойи, когда повсеместное слежение превращается в сознательный перформанс людей перед камерами слежения. Мы выис- киваем подобные примеры и лишь помогаем обратить на них внимание общества. Наши здания превращаются в главных героев собы- тий, происходящих внутри. – Что заставляет вас быть инновацион- ными и изобретательными в каждом новом проекте? – Я бы назвала это превратным мазохиз- мом. Мне интересно работать, только если нам брошен вызов на решение какой-нибудь сложной задачи. Нам неинтересно занимать- ся тем же самым проектом дважды. В то же время мы не стремимся быть оригинальными только ради самой оригинальности. Это опре- деленное принуждение расширять рамки воз- можного и известного и находить решения, которые никто не ожидает. – Герберт Мушамп сказал о вас однаж- ды, что вы являетесь искателями правды. Что это значит применительно к архитек- туре? –Мы всегда стремимся рассматривать вещи в комплексе. Архитектура не может быть от- делена от политики, экономики или культу- ры. Нам интересно объединять все силы, ка- кие только есть вокруг. И мне кажется, что это и есть наиболее правдивый путь в отличие от построения автономного мира и своей собс-

сильно отличался от других школ, но для меня это все-равно была ортодоксальная система. Поэтому я пыталась идти на самые разные провокации, чтобы подорвать сложившиеся устои и традиции. Я должна была противосто- ять старому, чтобы найти новое направление. Спустя всего год после окончания института Хейдук предложил мне преподавать там. Это сразу придало мне чувство уверенности, не- зависимости и интердисциплинарности в ар- хитектуре. Школа была очень живой, откры- той, эклектичной и аналитической. Там посто- янно дискутировали на самые разные темы. Среди преподавателей было много известных европейцев – Альдо Росси, Паоло Сольери, Рафаэль Монео. Купер позволил мне распоз- нать множество сторон архитектуры. Я препо- давала там до 1990 года, а потом мне пред- ложили место в Принстонском университете, где я преподаю и поныне. Рик же по-прежне- му преподает в Купере. – Рик Скофидио однажды сравнил ваше творчество с луковицей, имея в виду, что чем больше вы ее очищаете, тем тяжелее добраться до сердцевины. Знакомясь с ва- шими оригинальными проектами, мне ка- жется, я очистил уже всю луковицу, но мне еще предстоит понять – в чем же, собствен- но, их суть? Ваши проекты совсем не о том, что лежит на поверхности, не так ли? – Я не думаю, что наши проекты представ- ляют собой какие-то отвлеченные заявления, предназначенные для выставления напоказ. Мы всегда нацелены на очень широкую ау- диторию. К примеру, Blur был нашим первым проектом для широкой публики. Вы знаете, каждый школьник в Швейцарии обязан был посетить этот проект по требованию школь- ной программы. Как часть всемирной выстав- ки этот павильон посетили представители це- лого спектра населения, поэтому наше здание должно было работать одновременно на са- мых разных уровнях. – Мне кажется, что любая хорошая архи- тектура сконцентрирована на самой себе и в конечном итоге стремится к идеалу кра- соты. Именно к такой архитектуре мож- но отнести здания Микеланджело, Пал-

твенной абстрактной реальности. Мы инте- ресуемся вещами, которые существуют среди нас здесь и сегодня. – И все же, какую правду вы ищите? – Я не уверена, что существует какая-то правда. Мне кажется, вопросы – прекрасны, но ответы – мертвы. Мы пытаемся произвес- ти резонанс и чувство стимуляции. Мы против того, чтобы следовать определенным рецеп- там. К примеру, возьмем Blur билдинг – это ведь в сущности ничто, там ничего нет, ничего не видно и делать там нечего. Однако посе- щение подобной среды делает вас восприим- чивым ко многим вещам – включая то, что там ничего не видно, и это производит трение до состояния беспокойства, одновременно с чем повышается ощущение других чувств. Это ни в коем случае не связано с поиском правды. Это поиск осознания чего-либо. Нам интерес- но изобретать самые разные предвкушения. – Наверное, в своем проекте Blur бил- динг вы попытались создать предвкуше- ние попадания в виртуальность? – Нет. Это была конкретная реакция на контекст. Как построить что-то на воде? Но контекстом было не только озеро, а также история мировых выставок и другие выстав- ки, в которых большую роль играют техноло- гии. Мы часто используем в наших проектах медиатехнологии и попытались противосто- ять в своем проекте архитектуре высоких тех- нологий. Это была оппозиция четкости, вы- сокой резолюции и визуально и акустичес- ки симулируемой среде. Мы хотели сделать все наоборот – здание с полным отсутстви- ем четкости и с низкой резолюцией. Мы не стремились произвести наиболее идеальную и симулируемую реальность. Но как же со- здать спектакль на всемирной выставке с та- кой концепцией? Там не было аудитории, не было внутреннего пространства, наружного, не было центрального фокуса, а точнее, все было вне всякого фокуса. Вопрос был в сле- дующем – как сделать спектакль, если вооб- ще смотреть не на что? Это было что-то очень странное, но вовсе не симуляция виртуаль- ности. Наша экспозиция выглядела антитех- нологичной. Она породила самые разные ре-

74 ТАТЛИН_news №3(39)46_2007