Архитектор Игорь Явейн. Полный каталог проектов 1923—1980

только на соответствующих отделениях Императорской академии художеств и Инсти- тута гражданских инженеров. Художник по своей натуре, Игорь Явейн в силу привитых в семье ценностей, предпочёл стать инженером-архитектором и долгое время именно так подписывал свои проекты. В 1922 году он был «допущен к приёмным испытаниям» в Институт гражданских инженеров (ИГИ) и успешно прошёл их. Но это было время 34 , когда проходили периодические чистки студентов с ненадёжным социальным проис- хождением, чему, как могла, противостояла старая профессура. Отец вспоминал, что на экзамене, проходившем во время одной из таких чисток, экзаменатор сказал: «Ваш дядя (проф. Людвиг Юльевич Явейн) вас бы обязательно провалил, но в память о нём я аттестую вас высоко» 35 . В отличие от московского ВХУТЕМАСа — вновь возникшей архитектурной школы — в старых архитектурных школах Петербурга-Петрограда-Ленинграда «век нынешний» и «век минувший» размежевались не только в связи с представлениями о традиции и новаторстве в самой профессии: преподаватели и студенты разделились на тех, кто обращался друг к другу «коллеги» и кто — «товарищи», причем многие из «коллег», вы- ражая своё отношение к происходящему вокруг, демонстративно прикалывали себе студенческие значки вверх ногами. Явейн в эти игры не играл, но его всегда почему-то записывали в «недорезанные буржуи». Запомнился забавный рассказ его сокурсников (К. Халтурина, Л. Хидекеля) о том, как он принял участие в студенческом самодеятель- ном спектакле. То была инсценировка героической смерти парижских Коммунаров. Юноши и девушки под красными знамёнами падали под выстрелами с троекратны- ми криками: «Никогда! Никогда! Никогда! Коммунары не будут рабами!». А Явейна оде- ли в форму офицера правительственных войск, и он должен был в этих Коммунаров стрелять. Выстрелы озвучивала какая-то хлопушка или петарда; как-то раз она отказала и Явейн озвучивал выстрелы ударом приклада об пол, одновременно умудряясь пока- зывать, что стреляет. Как-то раз он невзначай, автоматически обратился к группе при- сутствующих: «Господа!» Ответом была гробовая тишина в аудитории, затем «Такое на- чалось!!!». Но обошлось… Когда ведущие профессора института, признанные лидеры ленинградской архитектурной школы А. С. Никольский и А. А. Оль, захотели оставить И. Г. Явейна при институте и соответствующее решение было принято на уровне ка- федры и факультета, то это решение было опротестовано активом пролетарского сту- денчества, указавшим на его непролетарское происхождение. Актив пролетарского студенчества 36 пытался верховодить в институте, с ним нужно было согласовывать все решения. Когда же А. С. Никольский начал настаивать на своём, мотивируя свой выбор тем, что институтской библиотеке нужен человек, знающий несколько языков, то под- нялась целая буря: «Кого вы нам подсовываете? Откуда у него эти языки?! и т. д.» 37 . И Никольский при всём своём авторитете ничего не смог поделать. Убеждения и импульсы новой молодёжи казались непосредственными и искренними, хотя И. Г. Явейн иронизировал над этой искренностью, говоря, что бури революционно- го студенчества могли и утихать мгновенно по мановению руководящей руки. Он рас- 34. В этом разделе, наряду с рассказами И.Г. Явейна, мы опираемся также на услышанные и записанные нами воспоминания и беседы в кругу его друзей и соучеников. Это его друзья и сокурсники — архитектор Михаил Николаевич Мейсель, архитектор-реставратор Кирилл Дмитриевич Халтурин, приятель со студенческих лет архитектор Лазарь Маркович Хидекель — студент группы А.С. Никольского того же курса, ландшафтный архитектор Ольга Александровна Иванова, также ученица Никольского. 35. Известный ландшафтный архитектор, исследователь и реставратор О.А. Иванова, несмотря на хорошие отметки, несколько раз исключалась из институтов из-за своего социального происхождения: сперва из ВХУТЕМАСа, затем из Ленинградской Академии художеств и, наконец, уже перед дипломом — из объединённого архитектурного факультета ЛИГИ и Академии художеств. Восстанавливали её в «виде исключения» специальными решениями Наркомпроса после протестных петиций её педагогов, что было небезопасно в то время.

сказывал одну забавную историю, которую с улыбками комментировали и дополняли К. Халтурин и Л. Хидекель. Лекции по одной из технических дисциплин читал уже пожилой профессор из обру- севших немцев с характерной немецкой фамилией, которая, к сожалению, не запом- нилась, и потому будем называть его профессор К. Немец держал себя независимо, отчуждённо, обращался со всеми жёстко. Говорили, что он занят исследованиями, имеющими оборонное значение. Его побаивались, опозданий он не терпел, и потому на его лекции все собирались заранее. Он был хром, и его приближение было слышно издалека. Один из студентов, будущий известный реставратор Кунсткамеры и Алек- сандро-Невской лавры К. Халтурин, научился в точности имитировать звучание этой походки и как-то раз появился перед притихшей и вставшей со своих мест аудито- рией вместо профессора. Но вот однажды один студент в довольно развязной мане- ре обратился к лектору: Товарищ К. Тот резко оборвал его: «Молодой человек, прошу без фамильярностей. Я вам не товарищ! Я до большевиков был профессором, при большевиках профессор и после большевиков тоже буду профессором». Что тут на- чалось! Крики, угрозы, обструкция, бойкот, митинги, плакаты с оскорблениями и угро- зами в адрес «прихвостня империализма». Лекции были отменены. Немец исчез. Ни- кто не сомневался, что в институте он больше не появится. Прошли две-три недели. О происшествии начали уже забывать. Но вот состоялось очередное обязательное общее собрание с обычной для тех лет тематикой «О международном положении», «Об антипартийных группировках», «О значении текущего момента» и т. д., на котором выступал представитель райкома партии, курирующий институт. В конце, уже собира- ясь уходить с трибуны, выступавший как бы вскользь заметил: «Да, у вас завтра по рас- писанию лекция профессора К. Всем быть!» Затем, слегка повысив голос: «И чтоб было тихо!» Праведный гнев народа мгновенно исчез, как будто его никогда и не было. Придя на лекцию, как и раньше, заблаговременно, все тихо сидели и ждали. Наконец, послышались звуки знакомой хромающей походки, дверь открылась, все встали, во- шёл профессор К. и как ни в чём не бывало начал лекцию... Дух времени. Время конструктивизма для Игоря Явейна—это время обучения и вхож- дения в архитектуру, это и время формирования творческого кредо, которое он пронёс затем через всю жизнь, это его ранние программные проекты и наиболее яркий пери- од его архитектурного творчества. Двадцатые годы XX столетия — время, возможно, самой радикальной в истории че- ловечества архитектурно-строительной революции. И на Востоке, и на Западе мно- гие напрямую связывали русскую революцию в архитектуре и искусстве с революци- ей политической и даже выводили одну революцию из другой. В то же время история архитектуры этого десятилетия естественно трактуется в терминах борьбы традиции и новаторства. Широко известно, какие крайне острые формы, переходящие подчас принятые рамки, принимала полемика между «правыми» и «левыми» архитектурно- 36. Молодёжь из рабочей среды тогда брали в институт без экзаменов. Студенты распевали песенку: «Дайте мне за два червонца gапу от станка, папу от станка, папу от станка…». А дворничиха в институте всерьёз утверждала, что её муж «учится на профессора». В те годы популярен был анекдот. Дворник подходит к профессору и говорит: «Я дворник, а ты профессор. Зато мой сын будет профессором, а твой дворником». На что профессор ему отвечает: «Зато мой внук снова будет профессором, а твой снова дворником». 37. В то же время сам тогдашний лидер актива Пролетарского студенчества ЛИГИ, один из учредителей ВОПРА, будущий доктор архитектуры, профессор К.А. Иванов был сыном достаточно образованных родителей, но в 1920-х годах представил документы о том, что он по социальному положению до института был «водовоз», чем вызвал ехидные насмешки сокурсников. Язвили, что если у таких родителей сын водовоз, то он просто дурак.