Архитектор Игорь Явейн. Полный каталог проектов 1923—1980

отец вдруг увлечённо и темпераментно, как всё, что он делал, начинал объяснять, что в приправах к блинам всё немецкое — сладкое (варенье), а русское — солёное (рыба), и говорил жене 12 : «Это у тебя немецкое воспитание, у меня — русское воспитание». Проходя мимо стада коров, объяснял сыновьям, что всё это породы, завезённые в Рос- сию, а исконно русская — «бурёнушка». Из русских композиторов он более всего сим- патизировал М. П. Мусоргскому, но особые счёты у него были с оперой А. П. Бородина «Князь Игорь» 13 . Среди знавших И. Г. Явейна многие видели в нём сложно, очень по-русски чувствую- щего и не всегда предсказуемого человека. С другой стороны, сразу обращал на себя внимание строгий и, как он сам шутил, «немецкий порядок» его материалов, темати- ческих папок, библиотеки и картотек. Под конец жизни Игорь Георгиевич впервые по- лучил возможность поехать в Италию, чтобы увидеть то, о чём он уже не один десяток лет читал лекции. Вернулся переполненный впечатлениями, но сказал, что только сей- час с полной уверенностью оценил уровень архитектуры Санкт-Петербурга, который не только как город в целом или как сериал ансамблей, но и в архитектуре отдельных зданий оказался не ниже признанных вершин мирового зодчества. И. Г. Явейн очень радовался этому своему открытию. Прогресс и предрассудки. И. Г. Явейн рассказывал такой эпизод из своего раннего детства. Обед на даче. Вся семья за большим столом. Вдруг бабушка, обнаружив в про- дуктах плесень, заохала, захлопотала. На это его отец ГеоргийЮльевич произнёс: «Пле- сень?! Дай-ка я её съем!». И съел к ужасу всех присутствующих, сказав, что это очень полезно. До открытия пенициллина Александром Флемингом оставалось более пят- надцати лет, но какие-то позитивные свойства плесени, видимо, медицине были уже известны. В своей взрослой жизни И. Г. Явейн любил по разным поводам (лечение, ги- гиена, поведение детей и т. п.) с шутливой иронией утверждать весомость своего мне- ния, авторитетно заявляя: «Я — сын двух врачей!». Идея прогресса, отметающего предрассудки, была для доктора Г.Ю. Явейна некой безусловной ценностью, во имя которой он испытывал на себе прививки от холеры и, видимо, завещал свой скелет науке. Именно угроза прогрессу была основным аргу- ментом категорического неприятия им идеи социализма. «Никто, даже старший брат Людвиг, не убедил меня в том, что социализм не остановит прогресс». При этом его сын Игорь явно ощущал, как нечто единое и неделимое мировоззрение отца и его бы- товые привычки, вкусы, пристрастия, отмечая, что Георгию Юльевичу были присущ ка- кой-то особый интерес к разного рода остроумным и классно изготовленным вещам и техническим устройствам, особое их эстетическое переживание. Г.Ю. Явейн любил приобретать лампы с хитроумными металлическими или бронзовыми поворотными шарнирами, радовался, когда купил нож с ручкой «по ладони». От отца, видимо, пришло и романтическое отношение будущего архитектора к разного рода механизмам, маши- нам, паровозам, вокзалам. В мироощущении И. Г. Явейна искусство и наука в каком-то отношении соединялись. Возникало отношение к науке как к языческому искусству. Прогресс не означал прерогативу интернационализма и космополитизма и не вёл к глобализму — здесь концы с концами не сходились: вне национальной самобытно-

сти Игорю всё становилось просто неинтересно. И в жизни, и в архитектуре его привле- кало в первую очередь то, что никому и ничему не подражало, что питалось в первую очередь внутренней идентичностью, культивируя и развивая именно её. Он любил всё разное. Единая, совершенная цивилизация его мало интересовала. Богоборчество. Во времена детства Игоря религиозное воспитание и образование в гимназиях было обязательным. Процедуры, связанные с церковным говеньем, пред- полагали долгое стояние, в том числе на коленях, что плохо переносил маленький Игорь. Узнав об этом, Георгий Юльевич сказал сыну: «Да не ходи ты на эту чушь». Когда в гимназии поинтересовались о причинах отсутствия Игоря, тот ответил: «Папа ска- зал…» и далее наивно процитировал слова отца. Того немедленно вызвали в дирек- цию. Разговор с ним был за закрытыми дверями. Каких-либо комментариев относи- тельно продолжения этой истории не было. Такого рода выходок у Г.Ю. Явейна было немало. Так, пасха в его доме могла быть и летом. Как-то дети спросили родителей: «Когда же снова будет пасха? Было так вкусно и интересно!». Георгий Юльевич ска- зал: «Хотите пасху? Будет пасха!». Бабушка пришла в ужас! Но пасха состоялась, хотя, похоже, речь шла только о застолье. В этих историях выходки доктора Явейна носили домашний характер. Как говорила бабушка, «Жорж чудит!». Но Игорь слышал и о не- зависимом поведении отца в обществе; правда, упоминаемые им истории до наших дней не дошли. Однако и в подобных эпатирующих жестах отношение к вере, видимо, оставалось до- статочно сложным. Отрицание имело границы. В церковь не ходили, но вероиспове- дание не переменяли, оставляли то, в котором родились 14 . Отец — лютеранин, но дети по матери — православные. Церковные праздники, особенно связанные с бытовой традицией, неизменно отмечали. В христианской культуре все ветви семьи, видимо, были укоренены достаточно серьёзно. Во взрослой жизни Игоря Георгиевича в его стране настала эра «воинствующего ате- изма». На этот раз всё было всерьёз и весьма жёстко. Но в его доме всё осталось как было. И своих детей он с малолетства приучал к ёлке, свечам, пасхе. Любовь к новым технологиям не мешала ему признавать на новогодней ёлке только натуральные свечи и никаких лампочек. Все удивлялись — такое было обязательным только в его доме. Между тем для И. Г. Явейна в этой маленькой бытовой черте, возможно бессознатель- но, сходились и христианская традиция, и мировоззрение его отца, и первоначала авангарда: свечи, как некая изначальность, естественность и подлинность, противо- стояли электричеству как подделке. После Великой Отечественной войны у И. Г. Явейна и его молодой жены Норы родил- ся первенец. И здесь выяснилось, что деревенская няня, очень полюбившая малыша, тайком носила его в церковь, прикладывала к иконам и, не очень скрывая свои наме- рения, собиралась в тайне от родителей крестить его, ибо «иначе это будет не ребёнок, а чурка». Между тем сам И. Г. Явейн, «сын двух врачей», вырос в нерелигиозной меди- цинской среде, где в массовом целовании икон видели источник переноса инфекции. В первые послевоенные годы ещё не было пенсий, и бедные старушки обивали поро- ги, рассчитывая на место няни нередко даже без оплаты, но «на всём готовом». И что же

13. Мысли о культурных началах и ориентирах могли принимать у И.Г. Явейна форму некой игры, в которой даже собственное имя могло расцениваться, как некая исходная жизненная установка. Он говорил, что Игорь — имя древнескандинавского происхождения, во времена его детства редкое, ещё не так давно считавшееся языческим, но патриотическое и даже почвенническое, в духе идеи Варяжского начала русской культуры или архитектуры северного модерна.

14. На рубеже ХIХ и ХХ веков принятие православия было массовым явлением среди обрусевших немцев. Один наиболее показательный и яркий пример. В 1895 году родившийся в обрусевшей немецкой семье 21-летний Карл Казимир Теодор Майергольд принял православие, заменив имя на Всеволод. Кроме того, изменил и написание своей фамилии на Мейерхольд, как рекомендовала русская грамматика Я.К. Грота. Так повторно родился и крестился будущий великий русский режиссёр Всеволод Эмильевич Мейерхольд.

18 19