В защиту искусства

рализмом: вымышленная жизнь в давнем прошлом и в отдален ­ ных странах была единственной, которой мог — а значит, и хо ­ тел — жить класс буржуазии, ибо тяжкое ярмо деспотизма об ­ рекало его на полную политическую бездеятельность. Но по уровню развития этот натурализм не выдерживал даже прибли ­ зительного сравнения с европейской культурой в целом, и в конце концов понадобился меч иностранных завоевателей, чтобы внести в душную атмосферу немецкой жизни свежее ды ­ хание природы и истины, которое вернуло немцам вкус к жизни. В нашем веке натурализм и реализм заявили о себе прежде всего в 50-е годы; после так называемых беспорядочных блуж ­ даний Гейне и Платена, Гервега и Фрейлиграта Густав Фрей ­ таг и Отто Людвиг стремились показать немецкий народ «за работой». Крупный коммерсант, который в вихре революции по ­ мышляет только о том, как бы спасти свои мешки с кофе и са ­ харом, стал олицетворением природы, а простодушный «наем ­ ный работник», который трагически гибнет, будучи не в состоя ­ нии понять, что «работодатель», согласно договору, имеет право его уволить, стал олицетворением истины. И это было в порядке вещей, поскольку буржуазия, претерпев разочарование в рево ­ люции, ушла целиком в свои материальные интересы, для того чтобы уже не мыслью, не песней, не мечом, а исключительно с помощью легкокрылого гения кредитки вывести свой класс на торную дорогу успеха; то, чем она могла и хотела жить, стало для нее природой и истиной. Господин Юлиан Шмидт даже написал трехтомное сочинение, в котором он, яростно пре ­ давая анафеме всех патриотов Тучекукуевска от Лейбница до Гуцкова включительно, подробнейшим образом растолковал не ­ мецкому народу сущность этой замечательной теории «натура ­ лизма» или «реализма». Однако этот объемистый труд не при ­ нес ей бессмертия, и, подобно некоторым другим разновидно ­ стям «натурализма», она звучит сегодня просто как обветшалая прошлогодняя острота. Вот и все пока о натурализме как литературном понятии вообще. Его нельзя свести к какому-то одному общему опреде ­ лению. Он может быть сигнальным призывом к штурму все ­ мирно-исторического значения, каким был призыв Руссо вер ­ нуться к природе; он может также в образе толстощекого ангелочка парить над мешками с кофе, принадлежащими торго ­ вому дому «Т.-О. Шрётер». Надо в каждом отдельном случае устанавливать, какую позицию это литературное направление занимает в современной ему классовой борьбе. Это не значит придавить литературу тяжким бременем политической тенден ­ циозности, это значит отыскать общий корень политических и религиозных, художественных и литературных и вообще всех духовных воззрений. Это единственно возможный путь устано ­ вить, что следует понимать под литературным натурализмом в ту или иную эпоху. 95