В защиту искусства

что в создании такой почти неисчерпаемо богатой литературы проявилось превосходство немецкого народа над другими на ­ циями. Но это палка о двух концах. Можно повернуть медаль оборотной стороной и в том, что немцы больше других стали «народом поэтов и мыслителей», увидеть их несчастье. Ведь только потому и могла у немецкого народа появиться эта осо ­ бенность, что убогая действительность преграждала поднимаю ­ щемуся бюргерству путь к прямой социальной и политической борьбе и все лучшие умы того времени были вынуждены огра ­ ничить поле своей деятельности областью литературы. Но не столь важно, как будет истолковано это явление. И в том и в другом случае было бы просто нелепо полагать, что по ка ­ кой-то счастливой случайности или неисповедимой воле прови ­ дения именно немецкая земля взрастила во второй половине прошлого столетия так много щедро одаренных литературных гениев. На самом деле буржуазные классы в результате бур ­ ного экономического развития переживали мощный подъем во всей тогдашней Европе, а так как в Германии этот класс все же не был еще достаточно силен, чтобы вступить в борьбу за политическую власть, как это было во Франции, он создавал в литературе идеальную картину буржуазного мира. Но всякий раз когда в истории литературы сталкивается идеология восходящего класса с идеологией нисходящего, пер ­ вый бросается на штурм второго с боевым кличем: «Природа и истина!», зовет к натурализму и реализму. Вполне понятно! Ибо чем меньше жизненных сил остается в нисходящем классе, тем судорожнее цепляется он за омертвевшие формулы, а восходя ­ щий класс тем яростнее крушит все препоны на своем пути, чем стремительнее бушующий в нем поток юных сил и кипучей энер ­ гии. То, чем он может и хочет жить, и есть для него природа и истина; иной мерки для этих понятий в искусстве и литературе нет, никогда не было да и не будет. Но отсюда совершенно ясно, что под натурализмом подразумеваются самые разные течения, характер которых определяется в каждом отдельном случае историческими особенностями класса, объявившего натурализм своим литературным глашатаем. В некоторых случаях он даже является скорее фиговым листочком, прикрывающим регресс, чем знаменем прогресса. Как раз в истории немецкой литературы немало подобных примеров. Уже в 70-е годы прошлого столетия Лессинг, самый прозорливый и самый отважный борец за интересы немецкого бюргерства, ратовавший как в своих теоретических трудах, так и в художественном творчестве за теснейшую связь буржуазной литературы с буржуазными классами, с досадой и удивлением наблюдал, как поэты «Бури и натиска» в страстном, порыве к природе и истине то уходили в дебри рыцарского средневековья или в воспетые бардами рощи херусков, то блуждали в оссиа- новском тумане. Слов нет, и это тоже было своего рода нату ­ 94