В защиту искусства

ших друг друга по мере меняющегося хода развития капита ­ лизма. С начала 50-х годов до середины 60-х модным пророком был Шопенгауэр — философ испуганного мещанства, яростный ненавистник Гегеля, отрицатель всякого исторического разви ­ тия, писатель, не лишенный парадоксального остроумия, бога ­ тых познаний — впрочем, не столько глубоких, сколько широких — и до некоторой степени обладающий лоском класси ­ ческой литературы, усвоенным им отчасти тогда, когда солнеч ­ ные глаза Гёте были еще открыты; Шопенгауэр со свойственной ему пронырливостью, своекорыстием и злословием являлся ду ­ ховной копией буржуазии, которая, испуганная шумом оружия, дрожала как осиновый лист, думала только о своей ренте и бе ­ жала от идеалов своей величайшей эпохи, как от чумы. С середины 60-х до начала 80-х годов Шопенгауэра сменил Гартман, философ бессознательного. Альберт Ланге метко и с горькой иронией говорил о нем, что он попытался все буржуаз ­ ное образование свести к точке зрения австралийского негра. Все, чего Гартман не понимал в истории и природе, — а таких непонятных вещей было бесконечно много — он относил к об ­ ласти бессознательного, подобно тому как австралийский негр видит в черте «фантастическое отражение своего собственного невежества». Но это было превосходной философией для гер ­ манской буржуазии, которая после битвы при Кениггреце «бес ­ сознательно» добралась до «самой вершины европейского куль ­ турного мира» и которой совсем не требовалось понимать, как она взобралась по этой лестнице, раз она хотела исполнять свой шумный военный танец с душевным спокойствием австралий ­ ского негра. Гартман доказал ей все, чего она могла только по ­ желать. Он доказал, что либеральные идеи — это накожная сыпь XIX столетия: с похвальным глубокомыслием он открыл, что грюндерство спекулятивного периода знаменовало более вы ­ сокую форму хозяйственного оборота и обозначало приближе ­ ние к решению социального вопроса; он превозносил закон про ­ тив социалистов как прекрасное средство воспитания рабочих классов и в конце концов с оглушительным барабанным боем провозгласил, что он и его австралийские негры «следовали по пути тех трех философов, благодаря великому гению которых прусское государство, очистившись и углубившись, осуществило свою всемирно-историческую миссию: Канта, Фихте и Гегеля». Но в начале 80-х годов Гартмана сменил Ницше, философ крупного капитала. «Всемирно-историческая миссия прусского государства» осуществила все, что от нее требовалось. По су ­ ществу дела, в этом буржуазном лозунге проявлялось удовлет ­ ворение немецкой буржуазии, довольной тем, что были наконец устранены те препятствия, которые мелкие немецкие госу ­ дарства и их устарелые учреждения ставили расширению ка ­ питализма. Но в ходе развития, совершавшегося с беспримерной силой и быстротой, сама «национальная мысль» стала барьером, 80