В защиту искусства

В том-то и дело, что немецкий экспрессионист не знает точно, куда звать, и не знает, что проповедовать. Он больше кричит, чем говорит. Он именно кричит, а не поет. Надо уметь найти социальный язык, художник должен быть вразумителен, понятен. Если вы взойдете на трибуну и станете кричать от боли, вы произведете, конечно, тяжелое, может быть, и потрясающее впечатление, но никому не ясно будет, что к чему. Оратор-художник сумеет передать и в словах и в тем ­ пераменте, в страстной окраске все страдание, о котором он говорит, но не только не в ущерб смыслу своей речи и даже просто, скажем, акустическим условиям большого народного собрания, но в глубочайшем синтезе с ними. А экспрессионистское искусство почти перестает быть ис ­ кусством, оно проваливается в бормотание, в стон, в невразу ­ мительную исповедь страдающей души. А кое-где на этой почве появляется и кокетничанье своими душевными противо ­ речиями, якобы настолько глубокими, что они не могут быть доступны пониманию масс. Как в первые века христианства многие проповедники — ве ­ роятно, люди недалекие — занимались глоссолалией, то есть якобы проповедью на неведомых языках, а на самом деле заумной речью, так это случается теперь с экспрессионистами. Гаузенштейн, крупнейший художественный критик совре ­ менной Германии, одно время увлекался экспрессионизмом. Он думал, что это начало новой, глубоко содержательной живо ­ писи, срывающей с себя последние цепи зависимости человека от внешней природы. Но он вынужден был в одной из послед ­ них своих брошюр решительным образом отречься от этого и признал недостаточную вразумительность экспрессионистов и неясность вносимого ими в общественную жизнь содержания. Но коммунистическая революция крепла в недрах герман ­ ского общества и зацепила художников. Часть сецессионистов, группа художников, собравшихся вокруг «Штурма», и вообще разных экспрессионистов и, наконец, некоторые молодые эле ­ менты стали постепенно собираться под конкретным лозунгом антибуржуазной революции. Это, конечно, сразу помогло им обрести содержание. Недаром они любят называть себя «ве- ристами». Желая обратиться к массам и желая быть как можно лучше понятыми, эти художники берут элементы действитель ­ ности, ибо изображение элементов действительности есть наи ­ лучший социальный язык. Но эти немецкие «веристы» не останавливаются на простом копировании действительности. Мы видим у таких немецких художников стремление к кар ­ тине, то есть к подлинному поэтическому произведению, бога ­ тому внутренним единым смыслом: элементы действительности комбинируются у них таким образом, чтобы картина с пеобык- 373