В защиту искусства

только потому, что не понимает языка художника. Художник ни в коем случае не должен уступать ей. «Художник, воздер ­ живающийся от всяких уступок, ничего не объясняющий и ни ­ чего не рассказывающий, накопляет внутреннюю силу, которая все освещает вокруг него»И в ожидании накопления этой силы остается рисовать стереометрические фигуры. Таким образом, получается что-то вроде забавной пародии на стихотворение Пушкина «Поэту»: Ты им доволен ли, взыскательный художник? Комизм этой пародии заключается в том, что «взыскатель ­ ный художник» в данном случае доволен самым очевидным вздором. Появление подобных пародий показывает, между про ­ чим, что внутренняя диалектика общественной жизни привела теперь теорию искусства для искусства к полнейшему абсурду. Не добро быть человеку едину. Нынешние «новаторы» в ис ­ кусстве не удовлетворяются тем, что было создано их предше ­ ственниками. В этом нет ровно ничего плохого. Напротив: стрем ­ ление к новому очень часто бывает источником прогресса. Но не всякий находит нечто действительно новое, кто ищет его. Но ­ вое надо уметь искать. Кто слеп к новым учениям общественной жизни, для кого нет другой реальности, кроме его «я», тот в по ­ исках «нового» не найдет ничего, кроме нового вздора. Не добро быть человеку едину. Оказывается, что при нынешних общественных условиях ис­ кусство для искусства приносит не весьма вкусные плоды. Край ­ ний индивидуализм эпохи буржуазного упадка закрывает от художников все источники истинного вдохновения. Он делает их совершенно слепыми по отношению к тому, что происходит в общественной жизни, и осуждает на бесплодную возню с со ­ вершенно бессодержательными личными переживаниями и бо ­ лезненно-фантастическими вымыслами. В окончательном резуль ­ тате такой возни получается нечто, не только не имеющее ка ­ кого бы то ни было отношения к какой бы то ни было красоте, но и представляющее собою очевидную нелепость, которую можно защищать лишь с помощью софистического искажения идеалистической теории познания. У Пушкина «хладный и надменный народ» «бессмысленно» внимает поющему поэту. Я уже говорил, что под пером Пушкина это противопоставление имело свой исторический смысл. Чтобы понять его, нужно только принять во внимание, что эпитеты «хладный и надменный» были совсем неприменимы к тогдаш ­ нему русскому крепостному земледельцу. Но зато очень хо ­ рошо применены к любому представителю той светской «черни», 1 Назв. соч., с. 42. 152 Доволен? Так пускай толпа его бранит И плюет на алтарь, где твой огонь горит, И в детской резвости колеблет твой треножник.