Условности. Статьи об искусстве

Но жертва стоит своих мучителей. Страшные сказки о заимо ­ давце с налетом легенд о ритуальных убийствах, о мрачных садистических извращенностях, та же глухая ненависть в ответ на издевательства. Понятия о человечности чисто физиоло ­ гические. „Разве я не человек? — я так же ем, так же течет у меня кровь, так же я смеюсь, когда меня щекочат". Не более. Вот все о человеке. Любовь к детям (его же „плоть"), к день ­ гам. Вот все о жизни. Талмудическая уверенность в справед ­ ливость буквы закона, расписок и т. и. Вот все о мирострои ­ тельстве. Темные сказки о деве, загадывающей жестокие загадки, напоминают легенды о Тамаре, о принцессе Турандот, о Цирцее. Вражда полов, мужчина — враг. Какая-то древняя извращенность чувствуется в этих любовных историях с загадками, к кото ­ рым Шекспир возвращается дважды („Перикл"). Конечно, все это очеловечилось, но древняя вражда амазонок к мужчинам еще слышна, и в разговорах Порции с Нериссой проскальзы ­ вают жестокие ноты беспощадного женского царства. И вдруг являются понятия о великодушии, дружбе, высшей справедливости, — и разорванные нити жестоких первобытных воспоминаний соединяются в стройную, радостную и осмыслен ­ ную жизнь. Призраки еще тревожат, но Порция побеждена, покорена любовью, вся человеконенавистническая постройка Шейлока рухнула, задавив его самого, прозвучали важные и благостные слова о великодушии и сады Бельмонта озарены спокойной луной. „Венецианский купец" Антонио, вот центральная фигура, как это было и в субботу. Не Шейлок. Шейлок — черное воспоминание, не совесть, а сны о какой-то мрачной, извра ­ щенной изнанке человечества. Он погибает, потому что так строить жизнь невозможно. Ведь переваривать пищу, смеяться от щекотки, плакать от запаха чеснока, любить детенышей, копить деньги и верить только в специального, племенного и 5* 67