Условности. Статьи об искусстве

представляющем большое поле для сравнений с местными и заезжими знаменитыми и совсем не знаменитыми Шейлоками. Во-первых Монахов, вернул шекспировской пьесе первоначаль ­ ный ее характер, всегда искажаемый и сделал из венецианского еврея незабываемую, правда, живую и мрачную фигуру на втором плане, как таинственное напоминание, как туча на безоблачном небе. Это — тень и контраст к Антонио „Вене ­ цианскому купцу * 1 — настоящей центральной фигуре трагедии. Вся рассован противоположность в мировоззрении, (чувствах, жестах и интонациях без всякой карикатуры и ’ без излиш ­ него трагизма была выявлена. Особенному худо ственному такту артиста нужно приписать такое иегаст лерское отно ­ шение к роли и отсутствие всякого нажима и раздиратель- ности, от которой в этой именно пьесе не свободны некото ­ рые даже всесветные знаменитости и то, что в пользу правдиво задуманного человечного типа он пожертвовал многими эффек ­ тами, достигнуть которых было бы ему, конечно, не трудно и которые доставили бы ему несомненно более шумный успех. Опять не какими нибудь трюками, или взвинчиванием, дей ­ ствует Монахов на зрителей и в роли Филиппа, сразу поко ­ рившей ему публику. Из приемов, до некоторой степени внешних, можно указать разве на использованье характерных, почти машинальных, жестов, иногда кажущихся маниакальными вроде почесывания бороды (Филипп и Шейлок), сплевывания (Мальволио), почесывания головы (Юлий Цезарь) — действу ­ ющих убедительно и гипнотически. Упрек в излишней руси ­ фикации относился главным образом к Мольеровскому спек ­ таклю и к комедии Гольдони „Слуга двух господ' *, но всякий смелый опыт оправдывается своим успехом и исполнение италианского слуги (конечно, русифицированного, конечно, не без Филатки и Мирошки) было проникнуто таким весельем, такой простонародной грацией и лукавством, такою убеди ­ тельностью, что самый вопрос о правильности примененных 120