TATLIN NEWS №39

похожий на прежнее творчество. От плоскости Вы сделали боль- шой шаг к освоению пространства. Почему сегодня именно про- странственные эксперименты привлекают вас, человека, которо- му всегда был близок холст? – Я всегда работал так: осваивал материал до высокопрофессио- нального уровня, а потом, когда чувствовал, что начинаю тиражиро- вать, уходил в другой. Это не всеядность, это расширение своих гори- зонтов, это учеба, всегда неизведанное, но за новое всегда берешься со своим прежним опытом. В прошлом году в Третьяковке я показывал большую кинетическую инсталляцию из металлов «Айсберги», звуковую напольную гравюру «Переход», а на фестивале «Арт-Клязьма» – опять инсталляцию из ме- таллов «Шумел камыш», затем были скульптуры из мрамора и метал- лов, где в соавторы я беру ветер, землю и воду. Они становятся частью пластического решения. Освоение пространства – адреналин для ху- дожника, очень увлекательно: искусство не находится где-то в сторо- не, через него можно пройти, его можно услышать, потрогать. – Бронза мрамор, железо, дерево – лишь словарь, который ху- дожник использует для общения. Могли бы Вы выражать свои мысли с помощью силикона или пластика? – Тем и интересна работа художника – невозможно представить, каким ты станешь завтра, через пять или десять лет. Творческий путь – бесконечность. – Вам не чужды смелые эксперименты, силикон, которым «ба- луются» актуальные художники, для вас заменили песок и земля, смешанные с красочным слоем ваших картин. Перетирание красок с землей сродни таинствам некоего обряда. Какой смысл Вы вкла- дываете в эти действия, и имеют ли они сакральное значение? – По поводу смелости эксперимента, не сказал бы. То, что делал, старо, как мир. Моя жена и коллега Татьяна Баданина, говорит, что она смотрит с земли на небо, я же смотрю с неба на землю, и в каж- дой точке наши взгляды пересекаются. Но моя тема все-таки земля, ее фрагменты, топография и ландшафты. Ландшафты, похожие на театр военных действий, где четкие прямые линии, как окопы, вгрызаются в монохромные плоскости, куда замешан песок, и пространство холстов напоминает безжизненную пустыню, промзоны Тагила и других круп- ных городов. Это борьба природы и цивилизации, стихии и расчета. – В этих опытах с добавлением земельного грунта к краске я вижу стремление максимально материализовать живопись, при- дать ей земную плотность. Вы материалист и в чем тогда заключа- ется для вас ключ к пониманию экзистенциального? – Да, я материалист, но пустыня в моих работах не связана ни с ка- ким определенным географическим местом, она может находиться в любой стране, на любом континенте. Все делается, быть может, для того, чтобы передать ее атмосферу, ее обнаженность, тяжеловесность и легкость одновременно, ритм и молчание, подавляющее величие и

волшебство скудного пейзажа. – Ваша жена Татьяна Баданина тоже художник. Вы принадле- жите к одному кругу авторов и обычно принимаете участие в од- них и тех же групповых экспозициях. Кто на кого больше влияет, взгляд Татьяны на ваши опыты или вы на ее произведения? Когда Вы помогаете ей в проектах, что вам это дает? – Джон Леннон говорил: «За каждым талантливым идиотом стоит гениальная женщина», это про нас с Таней. Когда я ей помогаю, делаю это с радостью, чувствуя себя счастливым и нужным. Знакомство с Та- ней было абсолютно необходимо, это была встреча с покоем, теплотой и любовью. На примере своей работы и жизни вот уже много лет она указывает мне верный путь, путь к красоте. – Должно ли произведение быть текстуальным, или оно долж- но воздействовать на сетчатку глаза цветом, контуром, формой и момент повествования неважен? – Я всегда верил в то, что художественную ценность картины оп- ределяет ритм, цветовой строй, пластика, сюжет же мешает настояще- му действию живописи и в то же время он помогает воспринять чисто художественные достоинства, свести их к единству. Изобразительное искусство, думалось мне, подобно поэзии и музыке, где зрительные об- разы стоят на втором плане. А Козьма Прутков говорил: «Надпись на портрете в семь раз увеличивает сходство!». Теперь и я думаю, что произведение может быть текстуальным. – Абстрактная скульптура не всегда понятна зрителю, скорее даже всегда непонятна, она вызывает у него массу вопросов, не находя на них ответа, зритель раздражен и отрицает произведе- ние как таковое. Известен случай, когда по требованию горожан с улицы убрали скульптуру Ричарда Сера. Какое отношение у зрите- лей к вашим скульптурам, я знаю, что некоторые из них находятся в городском окружении? – Отношение к моим работам примерно такое же, как к скульптурам Сера и Гормли, который недавно в Лондоне установил 40 своих авто- портретов в бронзе на крышах домов. Народ был возмущен, его огром- ного ангела тоже потребовали убрать, и даже художники не все нахо- дят подобные работы прекрасными. На открытии скульптуры в Тагиле в 2001 году мои первые слова были: «Это – скульптура». – Может ли скульптура стать ключом к постижению городского пространства? – Да. Конечно, я убежден в этом. Правда. Она должна включать в себя это пространство, его ритм и дыхание. И по большей части, речь в этом случае идет об абстрактной скульптуре. – Спор о разнице и общих чертах архитектуры и скульптуры ве- чен, в чем видите различия и общее Вы? – Общее – это стремление обрести гармонию в том, что существу- ет вне человека и помимо него в изначальных первичных отношени- ях природных и предметных форм, выраженных через пространство и

106 ТАТЛИН_news №3(39)46_2007