Север в истории русского искусства

генеалогического дерева—ярославского искусства, одновременностью рос­ писей и духом времени, избежать влияния коего невозможно. Во всем остальном росписи противоположны. Предтеченская роспись ясно пове­ ствует о даровитом мастере, сильно проявившем свою индивидуальность, свои вкусы, словом, все то, что организует своеобычную душу, что при­ нято называть духовным миром художника. Необыкновенная смелость, дерзость, отвага, жизнерадостность, шумливость, говорливость, какое-то „ЯЗЫНествО", „Светскость* так и бьют струей из каждого кусочка Предтеченской росписи. Даже после смелости поздних ярославских рос­ писей, как-то все же непривычно видеть оглушительный гротеск, п кур { ез*, ..кощунство* Предтеченской росписи. Вот на западной стене пляшет „русскую в присядку" Саломея; тут же стоит на коленях туловище Иоанна Крестителя без головы с льющейся из шеи алой струей крови; вот Предтеча во власянице обличает Ирода, облаченного в одежду ви­ зантийских императоров; вот Саломея в одеянии русской боярышни по­ дает Иродиаде усеченную голову Предтечи; вот на северной стене (му­ чения апостола Матфея) „мучители* самым откровенным образом пи­ нают апостола; тут же разбегается воин с огромным копьем по направ­ лению к кресту, на котором изнемогает святой, и пронзает его; или вот, наконец, лихо вскинут на отмашь меч, готовый унасть на шею апостола, такой неудержимый и неумолимо вознесенный. Эти „курьезы*, „дер­ зости* придают росписи удивительную жизненность и выразительность. Веселый, светский мастер, общительный, легкомысленный он весь захва­ чен был жизнью, современным, многосложной путаницей бытия, все для него только художественный материал, который поможет рассказать ему быстро и легко равно великий факт и целый цикл апокрифических ска­ заний и легенд. Чувствуется наивное лицо художника—здоровое, све­ жее, с бесстрашными глазами. Ему чужда та религиозная мистика, ко­ торая иногда блеснет у ярославских мастеров и в Покровской росписи. Он весь в „миру*, сочный, неудержимый, полнокровный. И его душа, смелая и неудержимая, отражается на этих стенах. Все росписи в не­ обыкновенном движении, 'это городская улица, шумливая и безпокойная, это как бы символ вечно трепетной, торопливой жизни, это круговорот, хоровод фигур, живая карусель, игра круглых, прямых, спутанных, за­ путанных, перепутанных линий, положений и иоз. Общее зрительное впечатление от Предтеченской росписи получается какое-то чуть растре­ панное—слишком много~ в ней движения и суетливости, слишком пере~ вилось безконечное кружево линий. Но мастерство, одаренность, боль­ шой вымысел, заставляют забывать о некоторых недочетах общего впе­ чатления. Когда в полдень, в широкие (попорченные) окна церкви загля­ дывает солнце, то вся роспись как-то особенно оживает, становится еще более изящной—и невольно хочется тогда сравнить ее с тончайшей че­ канкой старины или живописью по хрупкому, нежному фарфору. Тихие погашенные краски в расчищенном нижнем поясе —темно-голубые блики одежд, бледно-желтоватые деревья, скалы, дали, вся эта непередаваемая матовость темперы ясно говорят, как хороша была первоначальная рос­ пись, не замазанная вульгарной синькой и позолотой в 1859 году.