Русские художники XVIII века

черствого хлеба. Подбежит мышь неслышно, потычет мордочкой в хлеб, погрызет торопливо и исчезнет. Сложное чувство испытывал узник. Страшным и непонятным для него образом переплелась лич ная его драма с политикой. Заполнялось сердце его горечью и обидой и тогда уже не акафист „Иисусу сладчайшему", а Давидов псалом шептал: — Господь одесную тебя. Он в день гнева сво его поразит царей, совершит суд над народами, на полнит землю трупами, сокрушит голову в земле обширной... Вспоминалась ему Италия, небо кобальтовое и глубокое, Париж, студия Ларжильера; неотступно стоял образ монахини Маргариты. И вот, капризное человеческое сердце! В свое время он много испытал от нее обид, и презирал ее, и нена видел, а сейчас к чувству горечи примешивалась нежность. Никакой нежности не испытывала к бывшему мужу Маргарита-монахиня, наговорами стараясь вредить ему. Вредил ему и Юшков, муж своячиницы, с кото рым гоф-малер был в ссоре. Ссора же вышла из-за пустяков. Писал Никитин Юшкову иконостас, после попросил заплатить за работу, а тот обиделся. При дворе полагали, что гоф-малер знает зна чительно больше того, что говорит. Казалось подо зрительным его молчание: значит хитрый, значит опасный преступник—делали выводы судьи. И вот вышел указ, подписанный именем „Анна": бить братьев Никитиных кнутом и сослать в Сибирь. Били братьев в мокрое октябрьское утро. У Ильи пророка звонили к заутрени. Кремлевские стены и соборы тонули в тумане. Зевак было