Новый ЛЕФ. № 7. 1928

200 лет назад и оно представляло собой жесточайший памфлет. Каждое слово этого памфлета было точно адресовано, современники, читая это произведение, раскрывали — кто имеется в виду под этими словами, и это было замечательно приятное занятие для них. Но „Путешествия Гулливера" было понятно современникам и больше никому. Возьмите нынешнее изда­ ние, и вы увидите, что его без комментариев невозможно читать, причем самые добросовестные комментаторы складывают оружие и говорят: при жизни Свифта это произведение доставляло неизъяснимое удовольствие, но мы его понять не можем, потому что не можем раскрыть всех фигур, ко­ торые изображены здесь. И вы знаете, что это теперь сказка для детей. Я привел этот факт, как очень выразительный, для того чтобы увидеть, какая колоссальная биография у этого произведения". В. Ф. Переверзев, который был председателем этого диспута, подводя резюмэ, ответил мне следующим образом. Д о в . Перцов усмотрел существенное расхождение своих установок с моими, усмотрел в том, что я как будто бы превращаю изучение, науку о литературе в какую-то науку, проповедующую пассивность, пассивное отношение к литературе. Другими словами, я рассматриваю литературу как факт и совершенно не рассматриваю ее как фактор. Рассматриваю литера­ турное произведение как нечто, произведенное определенной причиной, но не литературное произведение, производящее определенные последствия. Нужно сказать, что я, конечно, очень ясно всегда отдавал себе отчет в том, что существует литература как факт, и существует литература как фактор, но в то же время всегда полагал и сейчас полагаю, что задачей литерату- I роведа является изучение литературы-факта, а не литературы-фактора — и по очень простой причине: потому что для генезиса литературы-факта мне нужен один метод, одни приемы, один материал и т. д., которые целиком находятся в ведении литературоведа и литератора-критика. Но совершенно { иной материал потребуется для того, чтобы изучать литературу как фактор. Ведь литература становится фактором в зависимости от того, в какую общественную среду она попадает, и психология общественной группы будет играть здесь, пожалуй, в разгадке этого вопроса решающую роль. Вы будете здесь заниматься психологией читателя, психологией восприятия художественного факта. Но изучение психологии восприятия художествен­ ного факта не есть проблема литературоведения, — это есть уже совершенно другая проблема, которая будет оперировать с другим материалом и пр. Я понимаю Горнфельда, идеалиста до конца ногтей, я понимаю Горнфельда, когда он предпринимает изучение восприятия. Это мне понятно. Но если ^ вы хотите во имя марксизма отстаивать изучение психологии восприятия, а не изучение рождения поэтического факта, этого я уже, конечно, не понимаю. Смысл этого ответа, таким образом, сводится к тому, что проб­ лема социальной функции литературного произведения представляет собой проблему читателя, а эта последняя не интересует историка литературы. В. Ф. Переверзев считает, что анализ изменений социальной функции произведения — это то же самое, что в свое время выдви­ гал А. Горнфельд в своей статье „О толковании художественного произведения“. Лучше всего смысл позиции Горнфельда можно понять из сл е­ дующего места этой статьи: „Грибоедовского Чацкого, как устойчивого образа, как некоторого за­ конченного содержания, нет и никогда не было. Грибоедовский Чацкий — это прекрасная, необходимая абстракция, но это абстракция, схематическое 30