Новый ЛЕФ. № 7. 1928

„Рядом с ним сидела небольшая, о с т р о н о с е н ь к а я девица Орлова и, приподняв темные брови, б е с ц е р е м о н н о рассматри­ вала всех глазами, которые н е п о н р а в и л и с ь Никите (уходящему в монастырь горбуну), — они н е п о л и ц у велики, н е п о д е ­ в и ч ь и остры и слишком часто м и г а л и “. Сцена прощания с Никитой: „Наталья (жена Петра Артамонова, устойная) подошла последней но, не доходя вплоть, прижав руку ко груди своей, низко покло­ нилась и тихо сказала: — Прощай, Никита Ильич... Груди у нее все еще высокие, девичьи, а уже кормила троих детей. Вот и все. Да, е щ е О р л о в а : она сунула жесткую, к а к щ е п а , маленькую, горячую руку, — вблизи лицо ее было е щ е н е ­ п р и я т н е й . Она спросила г л у п о : — Неужели пострижетесь?“ „Да, еще Орлова“ , — удостоил, все-таки!.. Орлова — это но­ вая, „чужая“, приходящая. А р ядом— что это: из „Плодородия“ Золя, или с полотен Халльса— Рубенса? „В Николин день Артамонов (патриарх, Илья) устроил для рабочих сытный, праздничный обед с водкой, брагой. Столы были накрыты на дворе. Бабы украсили его ветками елей, берез, пучками первых цветов весны и сами нарядились пестро, как цветы. Хозяин с семьей и немногими гостями сидел за столом среди старых ткачей, солоно шутил с дерзкими на язык ' шпулышцами, много пил, искусно под­ задоривал людей к веселью и, распахивая рукой поседевшую бороду, кричал возбужденно: — Эх, ребята! Али не живем? Им, его повадкой любовались. Он чувствовал это и еще более пьянел о т р а д о с т и . б ы т ь т а к и м , к а к о в е с т ь . Он сиял и сверкал, к а к э т о т в е с е н н и й с о л н е ч н ы й д е н ь , как вся земля, нарядно одетая ю н о й з е л е н ь ю трав и листьев, дымив­ шаяся запахом берез и молодых сосен, поднявших в г о л у б о е н е б о свои золотистые свечи. Все было празднично, в с е л и к о ­ в а л о ; даже люди в этот день тоже как будто р а с ц в е л и в с е м л у ч in и и, что было в них. Древний ткач Борис Морозов (следует описание под икону) встал, опираясь о плечо старшего сына, мужика лет шестидесяти, и люто кричал (следуют выкрики иконописного ткача о счастье плодо­ родия, дружной работе на хорошего хозяина, о буйном неуемстве пола, и...): — Ты, Илья Васильев, н а с т о я щ и й , тебе долго жить. Ты — хозяин, ты дело любишь, и оно тебя. Ты — н а ш е г о д е р е в а с у к , — катай! Тебе удача — законная жена, а не любовница. К а т а й в о н е ю с и л у ! Будь здоров, брат, вот что! Будь здоров, говорю... Артамонов схватил его на руки, приподнял, поцеловал, растро­ ганно крича: -— Спасибо, робенок! Я тебя управляющим сделаю... Л ю д и о р а л и , х о х о т а л и , а старый пьяненький ткач... Ульяна не стыдясь вытирала со щек с л е з ы у м и л е н и я . — С к о л ь к о р а д о с т и ! — сказала ей дочь. Она сморкаясь от­ ветила: — Такой уж человек, н а р а д о с т ь и с о з д а н г о с п о д о м ! . . “ Не столько, впрочем, „господом“, сколько Горьким... Это — „свои“. Эго — укладчики. Какие краски! 13