Новый ЛЕФ. № 7. 1928

страницам многолистного романа, еще явно не отстоялась. Горький еще не достаточно прощупал революцию, для того чтобы ее по­ казывать. Он еще не прикрепил к ней нужных сигнатурок, еще расставил правильно по полочкам. Гораздо лучше у него выходят времена давнопрошедшие: пе­ риод хищнического накопления русского капитала, период первого фабричного строительства, уездные болота, кондово-кряжистые ме­ щане и купцы, время вообще до первых стачек. И потом: это так только говорится — „Д е л о Артамоновых“, т. е . какое-то с т р о и ­ т е л ь с т в о трех поколений буржуазного семейства, от первого, еще чумазого, починателя до европейски оборудованного предпри- нимателя-инженера. На деле же — ни предприятия, ни д е л а , не говоря уже о рабочих! Есть только „душевные“ ковыряния, плюс философические размышления мещан и купцов: — „Да, деньги — стружка для этих людей, которые (т. е. бур­ жуазия) неутомимо, со всею силою строгают всю землю, друг друга, деревню“. — „Купечество должно всему учиться, на все точки жизни встать“. — „Умненькие среди нас (буржуазии) заводятся“. Все это, конечно, нужно обязательно, раз ты уж взялся за „показ души“ российского купечества 80 или 90 приблизительно годов (роман начинается с 1863 года). Но смешно как-то читать эти купецкие сентенции сейчас, смешно и трудно ими „заражаться“. А еще труднее, думается, было подавать этих „встающих на все точки жизни“ мертвецов ж и в ы м и в наши дни,-„воображать“ их, „представлять“ себе и нам, болеть их болями, со-чувствовать, со- радоваться с ними. Да и согласитесь, что в конце концов нужно было иметь на это занятие в о в р е м я р е в о л ю ц и и какой-то сверхрациональный аппетит! Мы уже объясняли себе этот вкус к „покойному“ — эстетикой учителя. Мы говорили и о предумышленности Иегудиила Хламиды. Роман „Дело Артамоновых“ дает повод догадываться еще, что Горький вообще боится подпускать к себе какие-либо вредные волнения. Горький не любит шумных жестов, потрясающей повы- шенности речи, беспокойной неуемности, не любит суетных и сует­ ливых людей. И суетных событий. Посмотрите, как любовно выписаны у него несуетно-уверенные хищники разлива 1863 года, патриархи-починатели, вроде Ильи или вдовы Баймаковой; как до последней пуговицы выделаны „утешители“, вроде горбатого Никиты; как печатью явного благо­ воления писателя отмечены все эти крепкие у к л а д ч и к и - б ы т о ­ в и к и (кстати сказать, побывавшие в русской литературе не раз и не два), и как презрительно трактует он л ю д е й б е з быт а , нарушителей традиций, вроде дочери ремесленника Орлова, подан­ ной почти в гротеске! Не в пример устойной благолепости бытовиков, — в безбытни- ках есть что-то птичье, остроносенькое, неприятно-глупое: 12