Новый ЛЕФ. № 7. 1927

дили его на склизлое чайное блюдце, сгрудились вокруг стола, « разложили кар ту “ ... (стр. 86 ). „До первой цепи было с полверсты. Решили ехать туда. Но вдруг сорвался резкий ветер, нежданный, внезапный, как это ча­ сто бывает в степи, полетели хлопья рыхлого раскисшего снега, густо залепляли лицо, не давали итти вперед. Наступленье оста­ новили. Но пурга крутила недолго, — через полчаса цепи снова были в движеньи“ (стр. 99 ). „Бригада Еланя удерживала этот напор (неприятеля), разбив­ шись полками по левому берегу Боровки. Сюда полкам добраться стоило больших трудов: не позволяли распустившиеся дороги, бурные, глубокие весенние ручьи. Не только орудия везти было невозможно, даже пулеметы переправлялись в разобранном виде, ссыпанные в меш ки“ (стр. 182 ) . „Подступали осенние холода. За свежими, ядренными днями опускались быстро сумерки, за сумерками — черные, глухие, осен­ ние ночи. Все безнадежней становилось положение отступающих казацких частей: впереди безлюдье, голод, степной ковыль, чужая сторона... (стр. 3 5 9 ) . Во всех этих примерах природа учитывается, как оперативное условие войны, — такова установка автора, чуждая эстетического задания. Фурманову недостает изобразительных средств — в этом слабая сторона приведенных отрывков, их беглость, но установка, отношение к материалу совершенно правильное. Интересно сопоставить с этим трактовку того же материала Бабелем в его книге „Конармия“ , общепризнанном литературном шедевре, посвященном гражданской войне. „Конармия“ , по сути дела, также мемуары участника, но это произведение эстетическое по преимуществу. И — характерно — природа здесь перестает быть реальным вещественным оформле­ нием исторических событий, но превращается в раскрашенную к ар ­ тинку природы: „Начдив шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят се­ годня на рассвете. Ш таб выступил из Крагшвно, и наш обоз шум­ ливым арьергардом растянулся по шоссе, по неувядаемому шоссе, идущему от Бреста до Варшавы и построенному на мужичьих костях Николаем Первым. Поля пурпурового мака цветут во кру г нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, к а к стена дальнего монастыря. Тихая Волынь изгибается, Волыні. уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля. Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная го ­ лова, нежный свет загорается в ущельях туч, и штандарты заката веют над нашими головами“ (Бабель „Конармия“ , Гиз, 1927 , стр. 3). Или: „Так пел Афонька, звеня и засыпая. Песня плыла, как дым. И мы двигались навстречу героическому закату. Его кипящие 42