Лекции по эстетике. Книга вторая

121

РОМАНТИЧЕСКАЯ ФОРМА ИСКУССТВА

обеспеченной и признанной положительной, то оно уже не может соответствовать той концентрированной религиозной глубине чувства, которая стремится истребить природную сторону в человеке; оно должно уступить место противоположной доброде- . тели смирения, отречения от человеческой свободы и прочного самодовления (beruhen sauf sicb). Добродетели христианского благочестия в своей абстрактной установке умерщвляют мирское и делают субъект свободным лишь в том случае, если он абсо лютно отрекается от самого себя, от того, что в нем есть челове ческого. Субъективная свобода рассматриваемого нами круга, правда, больше не обусловлена исключительно только терпе нием и самопожертвованием, а имеет свою опору в себе, в мир ском, но бесконечность субъекта, как мы уже видели, в свою очередь имеет своим содержанием лишь интимность, глубокое внутреннее чувство, субъективную задушевность (Gemuth), дви жущуюся внутри самой себя, как свою мирскую почву внутри себя. В этом отношении здесь поэзия не имеет перед собой ни какой предпосланной объективности, никакой мифологии, ни каких статуй и образов, которые оказались бы готовыми в ее распоряжении и которыми она могла бы воспользоваться для своего выражения. Она возникает совершенно свободно, без всякого материала, чисто творчески и плодовито; она подоб на птице, которая вольно поет свою песню. Но хотя субъек тивность эта носит черты благородной воли и глубокой души, все же в ее поступках и их отношениях и существовании высту пает лишь произвольность и случайность; ибо что касается нрав ственного содержания, свобода и ее цели исходят из размышления внутри себя самого, еще лишенного субстанциальности. Итак, мы находим в индивидуумах не столько особенный пафос в гре ческом смысле этого слова и тесно связанную с этим пафосом живую самостоятельность индивидуальности, сколько, скорее, только различные степени геройства в отношении любви, чести, храбрости, верности, степени, различия которых определяются, главным образом, низменностью или благородством души. Тем не менее герои средних веков имеют одно общее качество с ге роями античности, это — храбрость. Но и она получает здесь совершенно другой смысл. Она не представляет в такой мере, как у античных героев, природное мужество, основанное на здоровой доблести и на силе тела и воли, не ослабленной обра зованием, и не служит опорой при осуществлении объективных интересов. Эта храбрость исходит от внутреннего переживания (der Innerlichkeit) духа, от чести, рыцарских нравов и в целом отличается фантастичностью, подчиняясь приключениям внут реннего произвола и случайностям внешних сплетений или импульсам мистического благочестия и вообще субъективному отношению субъекта к себе. Эта форма романтического искусства имеет своей родной сти-