Лекции по эстетике. Книга третья

живопись

81 телесной организации и выражения лица. Здесь понадобилась бы упорная борьба, прежде нем всюду обнаружилось выражение религиозности и набожности. Такая более бесспорная проник новенность души и более исконнее соответствие форм этой внутрен ней жизни составляют привлекательную ясность и неомраченное наслаждение, которое должно быть нам доставлено действительно превосходными произведениями итальянской живописи. Об ин струментальной музыке говорится, что она заключает в себе звуки, напевы, так и здесь, в живописи, парит чистая песнь души, мело дическая пронизанность над образом в целом и над всеми его фор мами; так же точно, если в итальянской музыке и в звуках пения итальянцев, когда поют чистыми голосами без посторонних виз гов, в каждом оттенке модуляции звука и мелодии звучит только то, что является лишь наслаждением самого голоса, то такое само- наслаждение любящей души составляет также основной тон итальянской живописи. У великих итальянских поэтов мы нахо дим именно эту проникновенность, ясность и свободу. Эти худо жественные повторения рифм в терцинах, канцонах, сонетах и стансах, это звучание, которое не только удовлетворяет потреб ности совпадения рифмы при однократном повторении, но достав ляет совпадение и в третий раз, есть свободное благозвучие, кото рое изливается само собой, ради собственного наслаждения. Та же свобода обнаруживается и в духовном содержании. В сонетах, секстинах, канцонах Петрарки душа стремится не к действитель ному обладанию соответствующими объектами, которых ищет сердце в своем влечении, здесь дело не в рассмотрении и вос приятии того, что связано с реальным содержанием и самим пред метом, не в тех нуждах, которые в них выражены, но удовлетво рение доставляется самим высказыванием; самонаслаждение любви ищет своего блаженства в своей печали, жалобах, описаниях, воспоминаниях и прозрениях — это тоска, которая как тоска находит свое утешение и, владея образом, духовным обликом тех, кого опа любит, оказывается в полном обладании той душой, с которой она хочет соединиться. Также Данте, которого ведет его наставник Вергилий по аду и чистилищу, созерцает страшные, ужасные вещи; его сердце сжимается, часто он горько плачет, но смело и спокойно идет вперед без страха и сомнения, без до сады и горечи: это не должно быть так. Даже сами его осужден ные в аду обладают блаженством вечности: «я вечен» (io eterno duro) — написано на вратах ада ; осужденные являются тем, что они есть, без раскаяния и требований, они не говорят о своих муках, ведь эти муки ни нас, ни их как бы не касаются, так как они вечны, по эти осужденные погружены только в свои мысли и поступки, оставаясь верными прежним интересам, без жалоб и тоски. Если мы усвоим эту черту блаженной независимости и свободы ду ши в любви, то мы поймем стиль великих итальянских худож ­