Лекции по эстетике. Книга третья

поэзия

395 что примирение теперь должно лежать в этом моральном конце, обращающем всё в хорошую сторону. Тем самым главный инте рес сосредоточен в субъективной стороне настроения и доброго или злого сердца. Чем больше абстрактное моральное настроение оказывается выдвинутым на первый план, тем труднее ему, с од ной стороны, стать пафосом известных обстоятельств, — пафосом существенной внутри себя цели, с которой связана индивидуаль ность, между тем как, с другой стороны, в конце концов и опреде ленный характер не может выдержать и пробить себе дорогу. Ибо, если всё сведется к чисто моральному настроению и сердечным влечениям, то при этой субъективности и силе моральной рефлек сии у всего остального, что составляет определенность характера или во всяком случае определенность особых целей, больше но оказывается точки опоры. Сердце может разорваться и измениться в своих помыслах. Такого рода трогательные пьесы, какова, на пример, пьеса «Человеконенавистничество и раскаяние» Коцебу, равно многие моральные прегрешения в драмах Иффланда в сущ ности не приводят ни к хорошему, ни к плохому в точном смысле слова. Обычно самая суть сводится к прощению, к обещанию ис правиться, в таком случае всякая возможность внутреннего пово рота и отречения исходит от самого действующего лица. Такова во всяком случае возвышенная природа и величие духа. Но, если какой-нибудь парень — в драмах Коцебу героями обычно бывают парни, также порой и у Иффланда — оказывается бездельником, подлецом и если такой человек обещает исправиться, то у подоб ного субъекта, который с самого начала никуда не годится, и перелом оказывается только лицемерием или столь поверхностным, что не имеет глубокого значения и лишь внешне, на одно мгнове ние кажется окончательным, а по существу может привести к го раздо худшей ситуации, когда обстоятельства снова начинают осложняться. И) Наконец, что касается современной комедии, в ней особое значение имеет то своеобразие, на которое я указывал при рас смотрении античной аттической комедии; это своеобразие сво дится к тому, кажется ли глупость и односторонность действую щих лиц смешной другим или также и им самим и в связи с этим — могут ли комические фигуры подвергнуться осмеянию лишь со стороны зрителей или также ими самими. Аристофан, как подлин ный комик сделал основным принципом своего изображения лишь это последнее. Но уже в новой греческой комедии, а после этого у Плавта и Теренция устанавливается противоположная тенден ция, которая в современной комедии приобретает такую исключи тельную силу, что масса комедийных произведений тем самым более или менее обращается в сторону просто смешного в прозаиче ском смысле, даже получает тяжелый и противный оттенок. Осо бенно эту точку зрения культивировал, например, Мольер в своих более тонких комедиях, не сводившихся к*фарсу. Корни проза-