Лекции по эстетике. Книга третья

поэзия

391 тельности, шатание мысли, взвешивание оснований, которыми определяется решение, правда, выступают также у античных авто ров в трагедиях Еврипида, но Еврипид уже отказывается от завер шенной пластичности характеров и поступков и переходит к субъ ективно-трогательному. В современной трагедии чаще встречаются подобные нерешительные натуры, в особенности в том отноше нии, что им в них самих свойственна двойная страсть, которая их от одного решения, от одного действия перебрасывает к дру гому. Об этом колебании я уже говорил в другом месте («Эстети ка» I отдел, стр. 309 — 313) а здесь я хочу лишь дополнить, что, если и трагическое действие должно опираться на коллизию, всё же внесение раздвоения в одно и то же лицо влечет за собой всегда много опасного. В самом деле, разорванность между противопо ложными интересами коренится отчасти в неясности и апатич ности духа, отчасти — в слабости и незрелости. Таковы некоторые образы в юношеских произведениях Гёте например, Вейслинген, Фернандо в «Стелле», прежде всего Клавиго. Это двойственные люди, которые не могут дойти до цельной и поэтому твердой индивидуаль ности. Иначе обстоит дело, если по существу твердому характеру представляются одинаково священными две противоположные сферы жизни, обязанности и т. п. и всё же он чувствует себя при нужденным стать на одну сторону с исключением другой. В таком случае колебание является лишь переходом и не составляет нерва самого характера. Опять-таки иной характер носит трагический случай, когда душа вопреки своей лучшей воле уклоняется к про тивоположным целям страсти, как, например,- в «Орлеанскоіі деве» Шиллера; из этого внутреннего конфликта она либо может выйти, как внутри себя самой, так и внешне, либо в ней погиб нуть. Но если эту субъективную трагедию внутреннего раздвое ния сделать трагическим рычагом, то трагедии вообще отчасти оказывается свойственным нечто только печальное и мучительное, отчасти — что-то досадное, и поэт будет более прав, если он будет избегать трагического, а не отыскивать его и преимущественно разрабатывать. Хуже всего обстоит дело, когда такое колебание п сбивчивость характера и целого человека делается принципом всего изображения в качестве как бы фальшивой художественной диалектики и когда истина предполагается как раз в том, чтобы показать, что по себе ни один характер не тверд и не уверен в самом себе. Односторонние цели особых страстей и характеров, правда, не подлежат никакой безболезненной реализации, и в по вседневной действительности им не избегнуть впечатления своей конечности и несостоятельности благодаря реагирующей силе отно шений и противостоящих индивидов; но этот исход, впервые обра зующий соответствующую завершенность, не должен быть встав лен, как своего рода диалектический механизм в центре индивида,

1 См. Гегель, Сочинения, т. XII, стр. 245 — 248.

13*