Лекции по эстетике. Книга третья

Живопись

39 венного благоговения перед младенцем, сыном божьим и Марии. Таким образом, в своем совершенном и проникновенном челове ческом виде религиозная любовь раскрывается не в Христе, страж дущем и воскресшем или пребывающем среди своих друзей, а в женственной эмоциональной натуре — в Марии. Вся ее душа, вся ее жизнь вообще сосредоточена в человеческой любви к мла денцу, которого она называет своим, одновременно это — благо говение, преклонение и любовь к богу, с которым она чувствует свое единение. Она смиренна перед богом, и все же она пребывает в беспредельной уверенности, что она единственная, преблагосло венная среди других дев; она по себе не самостоятельна, а завер шена лишь в своем младенце, в боге, но в нем она находит удовле творение и благословение и у ясель и как небесная царица, без страсти и тоски, без всякой потребности, не имея другой цели, как владеть и обладать тем, чем она обладает. Изображение этой любви получает со стороны религиозного содержания широкое применение; сюда, например, относятся благовещение, посещение Марией Елизаветы, рождество, бегство в Египет и т. п. Затем сюда присоединяются в дальнейшем ходе жизни апостолы и женщины, следующие за Христом; в этих лицах любовь к богу становится более или менее личным отноше нием любви к живому, конкретно данному спасителю, живущему среди них как настоящий человек; такова же и любовь ангелов, которые при рождении и многих других событиях нисходят к Христу с сосредоточенным благоговением пли невинной радостью. Во всех этих сценах живопись по преимуществу воспроизводит мир и удовлетворение любви во всей ее полноте. Но в такой же степени это спокойствие переходит к глубочай шему страданию. Мария созерцает Христа, несущего крест, она видит его страдающим и умирающим на кресте, она видит его снятие с креста и погребение, и никто не испытывает такого глубокого стра дания, как она. Однако и в таком страдании содержание в собствен ном смысле не сводится ни к оцепенелости страдания или простой утраты, ни к перенесению неизбежного или жалобам на неспра ведливость судьбы; таким образом, здесь особенно показательно сопоставление со скорбью Ниобеи. И Ниобея потеряла всех своих детей и стоит теперь в чистом величии и равнодушии красоты. То, что здесь остается, есть известная сторона бытия этой несчаст ной: это красота, ставшая естеством, составляющая всю полноту ее наличной реальности; эта подлинная индивидуальность остается в ее красоте, какой она дана. Но ее внутреннее чувство, ее сердце утратило все содержание ее любви, ее души; ее индивидуальность и красота может только окаменеть. Страдание Марии совсем дру гого рода. Она ощущает, она чувствует кинжал, пронзивший ее в самую грудь, сердце у нее разрывается, но она не окаменевает. Она не только обладала любовью, но полнота ее внутренней жизни есть сама любовь, свободная, конкретная задушевность, сохра ­