Лекции по эстетике. Книга третья

388

ЭСТЕТИКА

примера взгляда на цели, как внутри себя субстанциальные, я хочу упомянуть лишь некоторые трагедии Кальдерона, в которых фи гурирует любовь, честь и т. п. с точки зрения прав и обязанностей действующих лиц, словно по кодексу самих по себе незыблемых законов. Также в трагических образах Шиллера, хотя с совер шенно другой точки зрения, нередко встречается то же самое, прежде всего постольку, поскольку эти лица ставят эти цели и ратуют за них вместе с тем в смысле общих абсолютных человече ских прав. Так, например, уже майор Фердинанд в «Коварстве и любви» считает, что следует защищать права природы против условностей моды и, прежде всего, маркиз Поза требует свободы мысли, как неотчуждаемого блага человечества. В общем же следует признать, что в современной трагедии лица действуют не ради субстанциальности поставленной ими себе цели, и не это оказывается в их страстях побудительным моти вом, а субъективная жизнь их сердца и души и своеобразие их характера стремятся к удовлетворению. Ибо даже в только что приведенных примерах у этих испанских героев чести и любви содержание их целей по себе и для себя столь субъективно, что их права и обязанности могут непосредственно совпадать с соб ственными желаниями сердца, с другой стороны в юношеских произведениях Шиллера призыв к природе, человеческим нравам и исправлению мира скорее проявляется лишь как мечта субъек тивного энтузиазма; и если Шиллер в свои позднейшие годы ста рался выдвинуть более зрелый пафос, то это происходило лишь потому, что он предполагал вновь восстановить принцип антич ной трагедии и в современном драматическом искусстве. Чтобы более конкретно подчеркнуть разницу, которая в этом отношении имеется между античной и современной трагедией, я лишь хочу указать ня «Гамлета» Шекспира, в основе которого лежит подоб ная коллизия, какую разработал Эсхил в «Хоэферах» и Софокл в «Электре». Ведь и в «Гамлете» отец и король оказывается убитым, а мать выходит замуж за убийцу. Однако что у греческих поэтов имеет нравственное оправдание, смерть Агамемнона, у Шекспира получает исключительный вид нечестивого преступления, в ко тором мать Гамлета невинна, так что сын, как мститель, может обратиться единственно против короля-братоубийцы, и не находит в нем ничего, что бы действительно заслуживало уважения. Поэтому настоящая коллизия не в том, что сын в своей моральной мести должен был оскорбить самую нравственность, а в субъектив ном характере Гамлета — его благородная душа не создана для этого способа энергичной деятельности; тоскуя в мире и жизни, она мечется между решением, попытками и приготовлениями к осуществлению, погибает вследствие собственной медлитель ности и внешнего стечения обстоятельств. В связи с этим, во-вторых, обратимся теперь к той стороне, которая в современной трагедии имеет исключительное значение,