Лекции по эстетике. Книга третья

эстетика

S84

противоположность своей цели; однако в связи с этим чувство это не теряет своей веселости. Но, с другой стороны, эта уверен ность субъекта возможна лишь благодаря тому, что цели и тем самым характеры либо в себе и для себя не содержат ничего суб станциального, либо они в себе и для себя обладают существенно стью, но в безоговорочно противоположной по своей истинности и поэтому лишенной субстанции форме становятся целями и про водятся в качестве целей, так что с этой точки зрения погибает неизменно лишь в себе самом ничтожное и безразличное, субъект же беспрепятственно остается стойким. Это в целом понятие старой классической комедии, как она для нас сохранилась в пьесах Аристофана. В этом отношении - следует очень отличать, комичны ли действующие лица сами по себе или только для зрителей. Лишь первое есть признак настоя щего комизма, мастером чего был Анистофан. Сообразно этой позиции только тогда индивид кажется смешным, когда обнару живается, что для него не всерьез важна его цель и воля, так что эта несерьезность неизбежно влечет за собой для самого субъекта свое собственное разрушение, ибо субъект с самого начала не мо жет решиться отдаться более высокому, общезначимому интере су, приводящему к существенному раздвоению; если же он в са мом деле идет на это, то он дает проявиться лишь такой природе, которая своим наличным существованием непосредственно уже свела на нет то, что она, по-видимому, хочет ввести в дело, так что видно, что это в сущности совсем в эту природу не вкоренилось. Поэтому комическое больше проявляется среди низших слоев современного общества и в самой действительности, среди людей, которые раз навсегда таковы, каковы они есть, и не могут и не хотят быть другими; неспособные ни к какому подлинному пафосу, они, однако, нисколько не сомневаются в том, каковы они и что они делают. Вместе с тем они проявляют себя тем, что они не связаны серьезно с теми конечными условиями, которым они от даются, но оказываются стоящими выше этого и внутри себя твер дыми и застрахованными против неудач и потерь. Аристофан нас вводит в эту абсолютную в себе и для себя свободу духа, которая с самого начала уверена во всем, что предпринимает человек, вводит нас в этот мир субъективной бодрости. Кто не читал Ари стофана, вряд ли поймет, как может быть легко на душе у челове ка. Круг вопросов, в котором вращается данный комедийный жанр, может и не быть взятым из сферы, противоположной нравствен ности, религии, искусству; наоборот, древняя греческая комедия держится именно границ этого объективного и субстанциального круга, но субъективным произволом, пошлой глупостью и извра щенностью индивиды сводят на нет действия, стремящиеся выше. И здесь для Аристофана открывается богатый, подходящий мате риал, с одной стороны, касающийся богов, с другой — афинского народа. Ибо претворение божественного в человеческую индиви-