Лекции по эстетике. Книга третья

живопись

37 пятствием возможности ясного показа того, что он есть по себе. И вот тут-то у живописи открывается то неоценимое преимущество, что она может показать проблески величия и возвышенного со стояния духа через младенческую наивность и невинность. Это величие представляется более мощным отчасти благодаря этому контрасту, отчасти именно потому, что оно присуще младенцу, здесь требуются от величия гораздо меньше глубины и блеска, чем в образе Христа как человека, учителя, судьи мира и т. п. Так изображения Христа-младенца Рафаэлем, в особенности образ Христа «Сикстинской мадонны» в Дрездене, прекрасно передают младенческие черты, и все же в них показан выход за пределы простой детской невинности; это выхождение дает возможность созерцать божественное начало в наличном виде под покровом младенчества, а равно заставляет предчувствовать распростране ние этого божественного начала до бесконечного откровения и, вместе с тем, поскольку изображается младенец, имеет оправда ние в том, что это откровение еще не дано в законченном виде. Наоборот, в изображении Мадонны Ван-Эйка дети всегда кажутся наименее удавшимися, чаще всего они даны в неподвижном виде и в невыразительном облике новорожденных. В этом хотят усмот реть что-то преднамеренное, какую-то аллегорию; они некра сивы, так как не красота Христа-младенца составляет то, перед чем мы преклоняемся, а Христос как Христос. Так, однако, нельзя рассматривать произведения искусства; младенцы в изо бражении Рафаэля как произведение искусства стоят в этом отно шении гораздо выше. Столь же целесообразно изображать историю страданий — поругание* возложение тернового венца, «се человек», крестный путь, распятие, снятие со креста, положение во гроб и т. д. Ведь здесь содержание как раз составляет божественное начало не в торжествующем виде, а в унижении его бесконечного могущества и мудрости. Искусство не только в состоянии изобразить это вообще, но в этом содержании дается широкое поприще оригинальности замысла без уклонения в фантастику. Это бог страдающий, по скольку он человек и определенным образом ограничен, таким образом, обнаруживается скорбь не только как человеческая скорбь о человеческой судьбе, но это невероятное страдание, ощу щение бесконечной отрицательности, впрочем в образе человека, в его субъективном восприятии и все же, поскольку страдает бог, опять-таки наступает смягчение, уменьшение его страдания, оно не может доходить до порыва безнадежности, не может дохо дить до терзаний, до ужасного. Это выражение душевного стра дания является совершенно оригинальным созданием, в особен ности у многих итальянских мастеров. В нижней части лица страдание выражается только в сосредоточенности; это не искрив ление мускулов у Лаокоона, которое могло бы обозначать крик, но в глазах и на лбу изображены водны и порывы душевного