Лекции по эстетике. Книга третья

342

ЭСТЕТИКА

легко вылиться во что-то сухое и прозаическое, поскольку ха рактеры раскрывают не субстанцию своего духа и своей деятель ности, а выявляют лишь то, что они чувствуют в совершенно непосредственной живости своей индивидуальности без более возвышенного осознавания себя и своих отношений. Чем естест веннее оказываются лица в таком смысле, тем более прозаическими они представляются. В самом деле, естественные люди в своих разговорах и распрях ведут себя преимущественно как простые отдельные лица; если их надлежит изобразить в их непосредствен ной раздельности, они не в состоянии выступить в своем субстан циальном обличии. В конце концов, по существу дела, о котором идет речь, грубость и вежливость сводятся к тому же. А именно, если грубость возникает из отдельной личности, отдающейся не посредственным вспышкам бесформенного настроения и способа восприятия, то вежливость, наоборот, имеет отношение лишь к абстрактно всеобщему и формальному, что касается внимания, признания личности, любви, чести и т. п., без того, чтобы тем самым высказывалось нечто объективное и содержательное. Между этой исключительно формальной всеобщностью и этим естествен ным выражением необструганного своеобразия находится под линно всеобщее, не остающееся ни формальным, ни лишенным индивидуальности, а находит свою двойную наполненность в определенности характера и объективности намерений и целей. Итак, подлинно поэтическое будет заключаться в том, чтобы возвысить характерное и индивидуальное непосредственной ре альности в очищающую стихию всеобщности и заставить обе стороны, чтобы они себя взаимно опосредствовали. Тогда и в отношении речи мы чувствуем, что, не покидая почвы действи тельности и ее подлинных черт, мы все же находимся в другой сфере, а именно в идеальной области искусства. Таков язык гре ческой драматической поэзии, позднейший язык Гёте, отчасти — Шиллера, в своем роде также язык Шекспира, хотя этот послед ний в соответствии с тогдашними условиями сцены должен был часть речей предоставлять изобретательности актера. Во-вторых, точнее, драматический способ выражения распадается на излияние хоровых песен, на монологи и диалоги. Как известно, отличие хора и диалога было преимущественно установлено античной драмой, между тем как в современной драме эта разница отпадает, причем то, что у античных авторов выражал хор, вкладывается более в уста действующих лиц. А именно, хоровая песня в противоположность индивидуальным характерам и их внутренним и внешним спорам выражает общие настроения и чувства то в духе субстанциальности эпических высказываний, то в духе лирического порыва. Наоборот, в мо нологах только отдельная индивидуальная сфера сама по себе становится объективной в определенной ситуации действия. По этому монологи свою подлинную драматическую установку по-