Лекции по эстетике. Книга третья

328

ЭСТЕТИКА

лишь безусловно ложной пустотой, сколько было пошлого при творства в претензии делать вид, будто разум и национальная вера берут это всерьез. Для фантазии как таковой образы гре ческой мифологии по формации оесконечно милее, веселее, сво боднее в человеческом смысле и многообразнее. В лирической же бфере изображается певец, его мы должны чтить в лице Клоп- штока ради таких патриотических задач и опыта — этот опыт был настолько эффективен, что он дал поздние плоды, а также и в сфере поэзии направил исторический подход к аналогичным предметам. Наконец, в исключительно чистом, прекрасном и деятельном виде раскрывается у Клопштока патриотическое чувство при его восхищении благородством и достоинством не мецкого языка и древних немецких исторических личностей, каковы, например, Герман и главным образом некоторые гер манские императоры, которые сами прославляли себя в поэти ческих произведениях. Так все с большим правом оживала у Клопштока гордость немецкой музы и ее крепнущий дух, чтобы померяться в радостном самосознании своей силы с греками, римлянами и англичанами. Таким же совершенным и патриоти ческим направлением отличается его взгляд на немецких князей, на те надежды, которые мог бы вызвать их характер в отношении общей чести, науки и искусства, общественных дел и великих духовных целей. G одной стороны, он относился с презрением к этим нашим князьям, которые «в мягком кресле, окруженные лестью придворных», не стяжают сейчас никакой славы, а со временем оказались бы еще более бесславными», с другой сторо ны, — он выражал свою скорбь по поводу того, что даже Фрид рих II «не замечал, как быстро возвысилась немецкая поэзия, развернувшись на прочном стволе от крепкого корня, и широко раскинулась тенью от ветвей!» Так же скорбны ему были тщетные надежды, которые заставили его увидеть в императоре Иосифе начало нового мира и поэзии. Наконец, не меньшей духовной похвалы заслуживало в сердце старца участие, проявленное им к тому обстоятельству, что народ разбил все цепи, попрал ногами вековую несправедливость и впервые захотел построить на разуме и справедливости свою политическую жизнь. «Услаж дающее солнце, нам и не снившееся! Благословлю тебя, осенив шее мое чело, мои седые волосы, мои силы, с которыми я про должаю жить и сверх шестидесяти лет; ведь благодаря солнцу я прожил столько, что пережил и это!» Он даже обращается к французам со словами: «Простите, франки, — братское имя, благородное имя — некогда я взывал к немцам, чтобы они избегали этого, поэтому я теперь умоляю вас подражать самим себе». Но живейшее негодование охватило поэта, когда это пре красное утро свободы превратилось в зрелище ужаса, крови и упразднения самой свободы. Однако эту скорбь Клопшток не