Лекции по эстетике. Книга третья

живопись 31 шовную боль, но соблюла себя в этом терзании и вернулась из этой раздвоенности к себе самой. Правда, античные народы в мифе о Геракле также дают нам образ героя, который после многих злоключений оказывается в ряду богов и отдается там блажен ному покою, но труд, проделанный Гераклом, есть лишь внешний труд, блаженство, которое ему достается в награду, есть лишь тихое успокоение, и им исполняется древнее пророчество, что он положит конец царству Зевса, в действительности конец царства этих самостоятельных богов наступает лишь там, где человек побеждает нс реальных драконов и лернейских гидр, а драконов и змей в собственной груди, внутреннюю жестокость и чопорность субъективной сферы. Только таким путем естест венная веселость превращается в то высшее духовное веселье, которое завершает переход через отрицательный момент раздвое ния и в этой работе получает бесконечное удовлетворение. Ощу щение радости и счастья должно приобрести душевную ясность и очиститься, чтобы достигнуть блаженства. Ведь счастье и блажен ство содержат еще случайную гармонию субъекта с внешними обстоятельствами; в блаженстве же счастье откидывается, по скольку оно еще относится к непосредственному существованию, и все переносится во внутреннюю сторону духа. Блаженство есть удовлетворение, которое нужно заслужить, только таким образом оно может быть оправдано; это радость победы, душевная эмоция, подавившая в себе чувственное и преходящее и тем сбрасываю щая с себя заботы, которые неизменно нас подкарауливают; блаженство царит в той душе, которая отдалась борьбе и мукам, но одержала верх над своими страданиями. а) Если теперь спросить, что может составить в этом содержа нии идеальную сторону в собственном смысле, то это примирение субъективного чувства с богом, который в своем человеческом воплощении сам прошел этот скорбный путь. Субстанциальная задушевность свойственна лишь религии, она есть спокойствие, присущее субъекту, себя воспринимающему, но действительно удовлетворенному лишь постольку, поскольку он сумел сосредо точиться в себе, сломить свое земное сердце, возвыситься над природными и конечными условиями существования и на этой высоте достичь всеобщей проникновенности, проникновенности и единодушия в боге и с богом. Душа жаждет себя, но она жаждет обрести себя в чем-то ином, а не в себе, в своем индивидуальном проявлении, она поэтому перед богом отказывается от себя, чтобы найти в нем самое себя и насладиться этим. Такова черта любви, проникновенность в ее подлинном виде, бесстрастная религиозная любовь, доставляющая духу примирение, мир и блаженство. Это не есть наслаждение, радость подлинной живой любви, но нечто свободное от страстей, от влечений, являясь лишь влечением души; это любовь, в которой по естеству наступает смерть, умирание, так что реальные отношения в виде земных связей и взаимоотно-