Лекции по эстетике. Книга третья

30

ЭСТЕТИКА

обновил и освежил этот сюжет для художников. Но, если с таким призывом связано требование воспринимать и изображать сю жеты греческой мифологии, предания или даже сцены из римской жизни (к ним французы в известную эпоху развития своей жи вописи выказали большое пристрастие) в специфическом смысле и духе античных авторов, то тут же против этого с общей точки зрения можно возразить, что это прошлое нельзя вновь вернуть к жизни, и своеобразие античности не вполне соответствует прин ципу живописи. Таким образом, из этого материала художнику надлежит создать нечто совсем другое, вселить совершенно иной дух, использовать иной способ восприятия и наглядного созерца ния, чем был у древних, чтобы данное содержание привести в со гласие с собственными задачами и целями живописи. Точно так же круг античных сюжетов и ситуаций в целом не соответствует тому, что в последовательном развитии создала живопись; наоборот, этот круг представлений был оставлен как инородный элемент, который прежде следует по существу переработать. Как я не сколько раз уже указывал, живопись использует преимущест венно то, изображение чего осуществляется главным образом при помощи внешнего образа в противоположность скульптуре, му зыке и поэзии. Это есть то средоточие в себе духа, которое недо ступно для изображения скульптурой; музыка с своей стороны не может перейти к внешней стороне проявления* внутренней сферы; даже поэзия может доставить лишь несовершенное созер цание телесной стороны. Между тем живопись еще в состоянии связать обе стороны; она может даже во внешнем выразить пол ноту внутреннего начала, поэтому ее существенным содержанием и должна быть неисчерпаемая глубина души, а также глубоко запечатленное своеобразие характера и характерного; сфера живописи — задушевная сторона чувства вообще, задушевность в ее своеобразии, а для того чтобы выразить эту задушевность, должны быть показаны обстоятельства, отношения, положения нс только в целях истолкования индивидуального характера, но живопись должна показать специфическое своеобразие как нечто глубоко врезавшееся и коренное для души и облика человека, как нечто всецело воплотившееся во внешней форме. Для выражения задушевности вообще не требуется прежде всего идеальной самостоятельности и величия классического искусства, в котором индивидуальность остается в непосредст венном согласии с субстанциальным элементом духовной сущно сти и чувственным элементом телесного проявления; столь же недостаточна для изображения души естественная жизнерадост ность, чувство удовлетворения при наслаждении и душевная безмятежность у греков, но подлинную глубину и интимную полноту духа составляет то, что душа перестрадала свои чувства, силы, переработала всю свою внутреннюю жизнь, что она многое преодолела, перенесла горести, испытала душевную тоску и ду-