Лекции по эстетике. Книга третья

258

ЭСТЕТИКА

шении фантазии и действительности, волнующем нас удивитель ными чарами. Гомер не предоставляет своему герою возможности сойти в готовую преисподнюю, но сам Одиссей выкапывает себе ров и выливает туда кровь козла, которого он заколол, затем он вызывает тени, которые должны к нему устремиться; одних он призывает испить животворной крови, чтобы они с ним поговорили и моглп бы ему дать ответ, других он изгоняет мечом, тех, кто теснится вокруг него в жажде жизнп. Все происходит здесь в жи вом виде благодаря самому герою — он не ведет себя безропотно, подобно Энею и Данте. У Вергилия же, наоборот, Эней по-настоя щему спускается, и лестница, Цербер, Тантал и остальное носит характер организованного домоустройства как в чопорном руко водстве по мифологии. Еще больше нам бросается в глаза этот внешний стиль поэта, представляющий собою но живое творчество, обусловленное самим сюжетом, а искусственно разработанное изделие, в том случае, когда излагаемый рассказ дополнительно нам известен и привычен в своей действительно свежей форме или исторической действи тельности. Таков, например, «Потерянный рай» Мильтона, «Ной» Бодмера, «Мессиада» Клопштока, «Генрнада» Вольтера и многие другие. Во всех этих поэмах нельзя не усмотреть разлада между содержанием и рефлексией автора, откуда он черпает описание событий, лиц и состояний. Например, у Мильтона мы действи тельно находим чувства, размышления, вызванные современной фантазией и моральными представлениями его времени. Также у Клопштока мы, с одной стороны, имеем бога-отца, историю Христа, патриархов, ангелов и т. п., с другой стороны, — немец кую культуру восемнадцатого века и понятия метафизики Вольфа. И эта двойственность усматривается в любой строке. Во всяком случае здесь самое содержание доставляет известные трудности. В самом деле, бог-отец, небо, небесные воинства не настолько под ходят для индивидуализирования свободной фантазии, как боги Гомера; последние, подобно отчасти фантастическим измышлениям Ариосто, в своем внешнем проявлении, поскольку они не выступают в виде моментов человеческих действий, но даны сами по себе в ка честве индивидов друг по отношению к Другу, вместе с тем содер жат шутку над этим проявлением. В отношении религиозных взгля дов Клопшток попадает в сферу, лишенную основания, он ее на деляет блеском богатой фантазии и при этом требует, чтобы все, что он берет всерьез, также нами необходимо принималось всерьез. Здесь особенно плохо обстоит дело с его ангелами и чертями. Такого рода фикции еще заключают нечто содержательное и ин дивидуально самобытное, если материал их действий коренится в человеческой душе или в другой какой реальности, как это свой ственно божествам Гомера, если такдя фикция, например, наде ляется значением настоящего генйя или ангела-хранителя человека, покровителя города и т. п. ; помимо же такого конкрет ­