Лекции по эстетике. Книга третья

256

ЭСТЕТИКА

и людей, поскольку на этой ступени символической фантазии человеческий элемент в своей свободной прекрасной действитель ности еще остается оттесненным, и индивидуальная деятельность человека отчасти выступает, как воплощение богов, отчасти исче зает вообще, как нечто более второстепенное или изображается в виде аскетического подъема в божественное состояние и силу. Наоборот, в христианстве особые персонифицированные силы, страсти, человеческий гений, ангелы большею частью располагают слитком незначительной индивидуальной самостоятельностью и благодаря этому легко превращаются во что-то холодное и аб страктное. Ту же картину мы находим и в магометанстве. Если природа и мир человека перестают быть божественными, а вещи остаются в порядке прозаическом в пределах этого миросозерца ния, в особенности, если это миросозерцание начинает склоняться к сказочному, труднее избегнуть опасности, что без внутренних оснований и опоры будет придан чудесный смысл тому, что в себе и для себя случайно и безразлично во внешних обстоятельствах, которые даны лишь как повод для человеческой деятельности и как оправдание и развитие индивидуального характера. Этим, правда, нарушается идущая в бесконечность связь действия и при чины, и сразу сосредоточиваются в единство различные члены этой прозаической цепи обстоятельств, которые не могут быть уничто жены; если же это происходит без нужды и внутреннего смысла, то такой способ истолкования представляется простой игрой фан тазии, которая нечто по существу невероятное обосновывает как что-то возможное и действительно происходящее — примером могут служить рассказы «Тысячи и одной ночи». Напротив, наилучшая середина в этом отношении доступна для греческой поэзии, ибо как своим богам, так и своим героям и людям, она в состоянии доставить взаимно нерушимую силу и свободу самостоятельной индивидуальности согласно всей своей основной точке зрения. П) Но что касается всего божественного мира, то специально в эпосе обнаруживается одна сторона, на которую я указал уже выше в другом разрезе, а именно: противоположность эпопей само бытных и искусственно созданных в более позднюю эпоху. Всего больше бросается в глаза эта разница у Гомера и Вергилия. Куль турный уровень, на котором возникли поэмы Гомера, находится еще в прекрасной гармонии с самим сюжетом, между тем у Вер гилия любой гекзаметр напоминает нам о том, что точка зрения поэта безусловно отлична от мира, который он нам хочет изобра зить, и преимущественно боги лишены свежести своей жизненной силы. Вместо того, чтобы жить еамим и вызывать веру в свое суще ствование, они являются лишь голым вымыслом и внешним сред ством, — а к таким вымыслам ни поэт, ни слушатель не может относиться серьезно, хотя и придана видимость, словно они и в самом деле взяты всерьез. Во всем эпосе Вергилия вообще сияет