Лекции по эстетике. Книга третья

поэзия

203 тем самым переходит в чувственную звучащую среду звуков речи и слов. Это вводит нас в область стихосложения. Правда, стихо творная проза не дает нам поэзии, но лишь стихи, точно так же и поэтические выражения при прозаической обработке дают лишь поэтическую прозу, все же стихотворный размер или рифма без оговорочно необходимы для поэзии, как ее первоначальное и един ственное чувственное благоухание, мало того, они даже более необходимы, чем насыщенная образами так называемая беллетри стика. А именно, художественная обработка этого чувственного элемента тотчас, как этого и требует поэзия, открывает нам новую сферу, доставляет нам новую почву, на которую мы можем всту пить лишь, если мы отказались от практической и теоретической прозы жизни и сознания; поэзия понуждает поэта двигаться вне границ обычного словоупотребления и созидать свои произведения лишь по законам и требованиям искусства. Поэтому, это очень поверхностная теория, которая стремилась изгнать стихосложение на основании того, что оно грешит против естественности. Правда, Лессинг в своей борьбе против ложного пафоса французских але ксандрийцев хотел ввести преимущественно в трагедию прозаи ческую речь, как более подходящую, Гёте и Шиллер в своих первых мятежных произведениях последовали ему в поисках более содержательной поэзии в соответствии с этим принципом. Но сам Лессинг в своем «Натане» в конце концов снова обратился к ямбу, также Шиллер, выступив со своим «Дон Карлосом», оставил ранее принятый им путь, равно Гёте настолько не удовлетворяла преж няя прозаическая обработка его «Ифигении» и «Тассо», что он в лоне самого искусства, как в смысле выражения, так и просодии, переплавил их в ту более чистую форму, благодаря которой эти произведения вызывают все новое и новое восхищение. Во всяком случае искусственность размеров стиха или искус ственность поглощающих друг друга рифм кажутся путами, более крепко стягивающими внутренние представления с чувственной стихией, чем это происходит в живописи с красками. Ведь внешние предметы и человеческий образ по природе наделены красками, и бесцветное представляет вынужденную абстракцию; у представле ния же очень отдалена или почти отсутствует внутренняя связь со звуками речи, которые употребляются лишь как произвольные знаки сообщения, поэтому настойчивые требования законов про содии могут легко показаться оковами для фантазии, из-за кото рых поэт может передать свои образы именно так, как они ему внут ренно представляются. Ритмическое течение стиха и мелодический звук ритма, безусловно, нас очаровывают, поэтому требования зашли бы слишком далеко, если бы считалось, что ради этого чув ственного наслаждения часто приносятся в жертву поэтические чувства и представления. Ведь и это возражение не выдерживает критики. А* именно, с одной стороны, оказывается ложным, что