Лекции по эстетике. Книга третья

поэзия 195 зывается понятие предмета и его существование, как неизменная целостность во внутренней сути представления. В этом отношении обнаруживается огромная разница между тем, что нам доставляет образное представление, и что нами уясняется, помимо того, через другие способы выражения. Все это напоминает то, что происхо дит при чтении. Если мы смотрим на буквы, представляющие знаки для звуков слова, то мы при взгляде на них тотчас усваиваем про читанное без того, чтобы нам было необходимо слышать звуки; и только неопытным в чтении лицам приходится сначала произно сить отдельные звуки, чтобы иметь возможность понимать слова. Что здесь объясняется неопытностью, составляет в поэзии красоту и совершенство, причем поэзия не удовлетворяется абстрактным пониманием и не вызывает перед нами предметов лишь в том виде, как они даны в форме мысли, а в нашей памяти — как безобраз ная всеобщность вообще, но поэзия доставляет нам понятие в его бытии, род — в определенной индивидуальности. При обычном разумном сознании я при слышании и чтении непосредственно воспринимаю вместе со словом значение, не имея его, т. е. его об раза, в представлении. Если мы, например, скажём «солнце» или «утром», то ясно, что здесь имеется в виду, но ранняя пора и само солнце не даются нам здесь в наглядном виде. Если же у поэта сказано: «Когда вставала брезжущая розовоперстая Эос», то по существу здесь сказано то же самое; но поэтическое выражение дает нам нечто большее, так как оно прибавляет к пониманию еще созерцание усвоенного объекта, или, скорее, устраняет чисто аб страктное понимание, ставя на его место реальную определенность. Также, когда говорят: «Александр покорил персидское царство», то это, во всяком случае, по содержанию — конкретное предста вление, но его многообразная определенность, выраженная как «покорение», объединяется в безобразном виде в качестве простой абстракции, не доставляющей для созерцания никаких данных, никакой реальности картины того, что сделал Александр Великий. Так обстоит дело со всем, что оказывается выраженным аналогич ным образом; мы это понимаем, но это понимание остается блед ным, серым, а в смысле индивидуального бытия — неопределенным и абстрактным. Итак, поэтическое представление вбирает в себя полноту реального проявления и умеет непосредственно объеди нить его с внутренней и существенной стороной сюжета в нечто изначально целое. Ближайшее, что отсюда явствует это — потребность поэтиче ского представления остановиться у внешнего проявления, по скольку оно выражает предмет в его реальности, признать его по себе достойным для рассмотрения и придать ему значение. Поэтому поэзия вообще в своем выражении занимается парафразами: но парафраза — не то слово; ведь мы привыкли многое считать за парафразу, что для поэта не парафраза, — делали мы это по контрасту с абстрактными определениями, в которых содержание 7*