Лекции по эстетике. Книга первая

<58 ВВЕДЕНИЕ в различные отрасли искусства новое мерило оценки, новые точки зрения, стоящие выше тех, на которые они нападали. Но так как их критика не сопровождалась основательным фи лософским познанием применяемого ею мерила, то последнее получило характер чего-то неопределенного.и неустойчивого, так что они делали то слишком много, то слишком мало. Поэтому хотя мы и должны вменить им в большую заслугу то обстоятельство, что они с любовью выдвинули и поставили на высокое место многие казавшиеся устарелыми и мало це нившиеся нашим временем произведения, как, например, про изведения старых итальянских мастеров и нидерландской жи вописи, «Нибелунги» и т. д., хотя они ревностно стремились познакомиться и познакомить других с малоизвестными яв лениями, как, например, индусская поэзия и мифология, тем не менее, следует признать, что они не только слишком вы соко ставили такие эпохи, но и в своей оценке современных произведений совершали немалые ошибки, восхищаясь по средственными вещами, например гольберговскими комедия ми, и приписывая абсолютную ценность тому, что обладало лишь относительным значением, а иногда они даже смело и с энтузиазмом провозглашали величайшими достижениями превратные направления и второстепенные точки зрения. Из этого направления и в особенности из строя чувств и учений Фридриха фон Шлегеля произошла в дальнейшем принявшая многообразные формы так называемая ирония. Свою более глубокую основу она с одной из своих сторон нашла в фихтевской философии, поскольку принципы послед ней стали применяться к искусству. Как Фридрих Шлегель, так и Шеллинг исходили из фихтевской точки зрения. Но Шеллинг исходил из нее, чтобы решительно двинуться даль ше, а Фридрих фон Шлегель своеобразно развил ее, а затем освободился от нее. Что касается более тесной связи между фихтевским учением и одним из направлений иронии, то мы должны только напомнить следующее. Фихте признает «я» абсолютным принципом всякого знания, всякого разума и познания и, следует к этому прибавить, таковым принципом он признает «я», остающееся совершенно абстрактным и фор мальным. Это «я», во-вторых, вследствие этого совершенно просто в себе и, с одной стороны, в нем подвергается отрица нию всякая особенность, определенность, всякое содержание, ибо всякая суть исчезает в этой абстрактной свободе, абст рактном' единстве, и, с другой стороны, всякое содержание, которое должно обладать значимостью для «я», обладает ею лишь как положенное и признанное «я». Все существующее существует только благодаря «я», и то/ что существует? бла годаря мне, «я» может снова уничтожить.