Лекции по эстетике. Книга первая

396 РАЗВИТИЕ ИДЕАЛА В ОСОБЕННЫЕ ФОРМЫ ПРЕКРАСНОГО В ИСКУССТВЕ роду животных, как это, например, мы встречаем у современ ных баснописцев; иллюстрацией приемов последних могут служить пфеффелевские басни. В одной из них рассказывает ся о двух сурках, из которых один собрал осенью запасы на зиму, а другой был не так предусмотрителен и не сделал ни каких запасов, вследствие чего ему пришлось зимой нищен ствовать и умирать с голоду. Или в другой басне рассказы вается о лисе, охотничьей собаке и рыси, пришедших каж дая в отдельности к Юпитеру жаловаться на то, что он на делил их односторонними талантами: лисицу — хитростью, собаку — тонким нюхом, а рысь — острым зрением, и про сить его, чтобы он более равномерно распределил их природ ные дарования. Юпитер согласился, но после этого произош ло вот что: «Лиса терпит обиды, ищейка не годится больше для охоты, а рысь оказывается пораженной слепотой». Сурок, не делающий никаких запасов, трое других животных, по случайности получающие более равномерное распределение вышеуказанных свойств, — все это совершенно противоречит природе, и вследствие этого рассказ тускл. Лучшей, чем эти басни, является поэтому басня о муравье и стрекозе, и еще лучшей, чем эта последняя, является басня об олене, у кото рого великолепные рога и тонкие ноги. Имея в виду такие басни, как пфеффелевские, привыкли думать, что в басне главным является поучение, и представ ляли себе это так, что само рассказываемое событие слу жит лишь рамкой, формой изложения и поэтому является событием, всецело вымышленным в целях поучения. Но та кая рамка, в особенности, если описываемый случай совер шенно и не мог произойти с определенными животными, при-, нимая во внимание их природный характер, представляет со бою вымысел в высшей степени тусклый, не имеющий ника кого значения. Ибо остроумие басни состоит лишь в том, что тому, что вообще уже существует и оформлено, мы должны теперь придавать еще и более общий смысл, помимо того смысла, который оно непосредственно имеет. Но, далее, вви ду того что исходили из предпосылки, будто мы должны ис кать сущность басни лишь в том, что вместо людей действу ют и разговаривают животные, ставился вопрос, чтб со ставляет прелесть этой замены. Однако в таком переодевании человека в животное не может быть много привлекательного для нас, если басня должна быть чем-то бблыпим или ины м, чем обезьяньи и собачьи представления, где, напротив, един-' ственно интересным для нас помимо удовольствия, доставляе мого .нам видом приобретенной путем дрессировки ловкости животных, остается лишь контраст между природой живот ного, а равно и его видом, и человеческими действиями. Брейжнгѳр считает поэтому подлинной прелестью басни-чу-