Курс эстетики, или Наука изящного. Вторая книга

103 отношеніи религіозной имели, бросаетъ насъ въ какой- то міръ, въ которомъ нѣтъ точки опоры подъ нашими ногами; строитъ его со всѣиъ блескомъ воображенія, трудящагося въ какомъ-то пустомъ полѣ и тогда тре буетъ отъ насъ, чтобы мы принимали все, чему опъ вѣруетъ серьезно. Въ частности это непріятно для его Ангеловъ и демо новъ. Подобные вымыслы имѣютъ нѣчто истиннаго, ин дивидуально симпатическаго съ привычками нашего ду ха, тогда какъ у боговъ Гомера основаніе дѣйствій взято въ чувствованіяхъ человѣческаго сердца или въ какой нибудь другой реальности жизни; когда, на при мѣръ, эти олицетворенія сохраняютъ важность, какъ патроны какого ннбудь города ипроч. Но внѣ подобна го конкретнаго значенія они являются тѣмъ больше какъ простая, пустая отвлеченность воображенія, что имъ даютъ бытіе болѣе важное. Гакъ, Аббадонна, каю щійся демонъ (Мессіада пѣснь 2-я), нисколько пе есть истинное аллегорическое понятіе; ибо отвлеченная и постоянная идея, которую мы имѣемъ о дьяволѣ, не до пускаетъ непослѣдовательности порыва, возвращающа гося къ добродѣтели. А съ другой стороны, это лице не имѣетъ въ себв чего-то дѣйствительно живаго. Ес либъ Аббадонна былъ человѣкъ, то возвращеніе его къ Богу могло бы казаться справедливымъ, но въ сущест вѣ, представляющемъ зло въ себѣ, которое не есть просто злой человѣкъ, это просто нравственная мер зость, представляющая нѣчто трогательное. Клопштокъ въ особенности любилъ такіе вымыслы, безъ дѣйстви тельности: лица, положенія и событія, не извлекаемыя изъ дѣйствительнаго міра и ею основанія. Онъ пе бо лѣе счастливъ въ моральной законности, которую прои зводитъ въ своемъ вѣкѣ, особенно если сравнить его съ Данте, который въ аду осуждаетъ знаменитыя лица своего времени со всѣмъ съ другою истиною.