Курс эстетики, или Наука изящного. Третья книга.

163 бѣгать его, нежели стараться развивать съ особеннымъ расположеніемъ. Но хуже всего, когда такая неизвѣстность и также противорѣчіе характера и всего человѣка софистически берутся основаніемъ всего представленія, и когда нрав ственная истина именно должна показывать, что пѣтъ ни одного характера твердаго въ себѣ и увѣреннаго въ себѣ. Исключительныя цѣли, искомыя частными характера ми, въ самомъ дѣігг не должны получать какого нибудь полнаго удовлетворенія. Ровнымъ образомъ, даже въ дѣйствительной жизни, встрѣчаемыя препятствія, сопро тивленія противящихся лицъ составляютъ достаточное свидѣтельство ограниченности и слабости человѣческой природы. Но разрѣшеніе, образующее истинную раз вязку, не должно быть введеніемъ въ самый характеръ лица, какъ діалектическая пытка. Тогда это лице, по добно представляемой идеѣ, будетъ только отвлечен ный и неопредѣленный символъ. Оно уже но привя зывается никакимъ живымъ образомъ ни къ какой опре дѣленной цѣли и, точно, не имѣетъ характера. Со всѣмъ иначе бываетъ, когда перемѣна, происхо дящая въ нравственности всего человѣка, является кокъ прямое слѣдствіе первоначальнаго недостатка въ его природѣ; тогда эти перемѣны суть только развитіе то го, что первтплічадьно заключалось въ его характерѣ. Такъ, напримѣръ, пъ королѣ Лирѣ глупость старика до ходитъ даже до безумія; ослѣпленіе ума Глочестера измѣняется въ дѣйствительное или Физическое ослѣпле ніе, по которому онъ открываетъ глаза только для различенія любви своихъ сыновей. Но съ другой стороны, въ противоположность съ втимн слабыми и внутренно раздѣленными характерами Шекспиръ выставляетъ прекраснѣйшіе образцы твер-