Кризис современного искусства

выдвинул интеллект с его стремлением и борьбой как главного героя современности. Его повести и драмы— конкретизированные схемы, воплощенные абстракции, план массы в едином. „Жизнь Человека" — схема че- ловеческой жизни. „Царь-Голод" — схема революции (вернее бунта), там же схемы рабочих — чертежи-ша- блоны. Он овеществляет, онагляживает интеллект мысли—„Анатема", „Черные маски". Он динамичен, по- лон напряжения и экспрессии. Его напрасно смеши- вали с символистами. Не неопределенные намеки на неуловимое, потустороннее, но четкие рассудочные алле- і гории, схемы составляют его произведения. Если Мая- ковский параллелен Некрасову тем, что вынес поэзию на индустриальную улицу, как Некрасов на мелкобур- жуазную, — то Андреев параллелен так же Достоев- скому. Он бьется в проблемах механического интел- лекта и индустриальной мысли, как бился Достоевский в проблемах рационалистического индивидуализма и религиозной авторитарности. Но материалом его повестей и драм является язык книжной литера- туры. «— Главным фактором письменной литературы в инду- стриальном городе является газета — хроника мирового дня. Телеграммы, радио, фельетон, об'явление, ре- клама выработали свой язык, богатый абстрактными понятиями, и действенный и конкретный. И письмен- ная литература индустриального города должна была взять этот язык, чтобы слиться живой жизнью господ- ствующей культуры, как взяла некогда мелкобуржуаз- ная литература фельетон своей газеты (Диккенс, До- стоевский). На этот путь стал Эренбург, продолжаю- щий во многом Леонида Андреева, но обновивший ли- тературный материал языком телеграфа, телефона, га- зеты, плаката, об'явления. Он делает фактуру ^ своих романов, как строит газета: крупный шрифт, об'явле- ния, рекламы, плакаты в рамках, телеграммы, хроники образуют его поверхность. Это графическая заумь, применение дополнительных смысловых значений ти- пографских форм. Размер и расположение шрифта,