Художник и эпоха

на платформе». А на самом деле история пипками и побоями подтолкнула его «на платформу», в целях удобрения исторической почвы. Да, мещанин—не суб'ект, а об'ект. И недаром ве- личайший идеолог мещанства, пессимист Шопен- гауэр и его растрепанный запоздалый последыш Стриндберг жалуются на то, что «Вид» все время хитро и безжалостно издевается, надувает бедный «и н д и в и д»: даже любовь мещанина — только ил- люзия «свободного выбора», а на деле коварный «В и д» властно повелевает любить именно вот эту Наташу в коварных целях «полового подбора»... Ме- щанин—сноб, падок на сенсации, подай ему что-ни- будь новенькое, остренькое, красно-хитро-сплетен- ное!.. Любит он закоулочки, тупики, душевные «из- ломы», густо приперченные половой патологией. Ах, какой душка этот Стефан Цвейг!.. Тонкий, претон- кий!.. Куды уж пролетарскому писателю угнаться за эдаким «сердцеведом»! Суть в том, что и этот литературный деликатес скоро надоедает мещанину: все «новое» мещанин а в т ома т и з и р, у е т, и на завтра потребителю требуется опять что-нибудь пикантно-изощренное. Пролетарский писатель и теоретик сознает необхо- димость разработки новых проблем, выдвинутых эпохой и классом. Но для пролетарского писателя важно не провозглашение «нового», важно, чтобы новая идея сделалась двигателем и действенным фактором в сознании трудящихся масс,—пролета- риата в первую голову. Характерно: блаженной па-