К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

отчаяние оттого, что несколько грубо обошелся со своим высо копоставленным господином, который называет его «образцом слуги», «своим добрым, старым, верным Мурфом». Не смущаясь этими проявлениями зла в нем самом, Ру дольф вслед за тем повторяет свои навязчивые идеи о «добре» и «зле» и сообщает об успехах, которые он делает на поприще добра. Он называет милостыню и сострадание целомудренными и благочестивыми утешительницами его раненой души. Прости туировать их перед отверженными, недостойными существами было бы, дескать, чем-то ужасным, нечестивым, кощунствен ным. Само собой разумеется: сострадание и милостыня — уте шительницы его души; поэтому осквернить их было бы кощун ством. Это значило бы «породить сомнения относительно бо га; а тот, который дает, должен внушать веру в бога». Подать милостыню отверженному — ведь это нечто немыслимое! Каждому из движений своей души Рудольф приписывает бесконечную важность. Он поэтому постоянно наблюдает и оценивает их. Так, в вышеупомянутой сцене безумец утешает себя по поводу своей выходки против Мурфа тем, что Флёр де Мари тронула его своим положением. «Я был тронут до слез, а меня еще обвиняют в том, что я равнодушен, черств, непре клонен!» Доказав таким образом свою собственную доброту, он разражается негодованием против «зла», против злодейского поведения неизвестной матери Марии, и со всей возможной торжественностью обращается к Мурфу: «Ты знаешь, некото рые акты мести мне очень дороги, некоторые страдания — очень ценны». При этом он строит такие дьявольские гримасы, что верный слуга в испуге восклицает: «Ах, монсеньер!» Этот высокопоставленный господин походит на деятелей «Молодой Англии» *, которые тоже хотят реформировать мир, совершают благородные подвиги и подвержены подобным же истериче ским припадкам. Объяснение приключений и положений, в которые ставит себя Рудольф, мы находим прежде всего в его жадной к при ключениям натуре. Он любит «романические пикантности, раз влечения, приключения, переодевания»; его «любопытство» «не насытно»; он чувствует «потребность в живительном, жгучем душевном возбуждении», он «жадно стремится к сильным нерв ным потрясениям». Эти его природные наклонности находят себе поддержку в его страстном стремлении играть роль провидения и реформи ровать мир согласно своим навязчивым фантазиям.