К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

умерла бы в неведении о той чистоте, которую я всегда буду тщетно же лать себе». Бессердечный поп отвечает: «Даже самая благородная натура, если бы она хоть один день про вела в той грязи, из которой тебя вытащили, вышла бы оттуда с не смываемым клеймом на челе. Таков незыблемый закон божеского право судия». Флёр де Мари, глубоко уязвленная этим медоточивым по повским проклятием, восклицает: «Значит, Вы видите, что я осуждена на отчаяние». Поседевший раб религии отвечает: «Ты должна отказаться от всякой надежды на то, чтобы вырвать из своей жизни эту печальную страницу, по ты должна надеяться на беско нечное милосердие бога. Здесь, на земле, бедное дитя мое, на твою долю выпали слезы, раскаяние, покаяние; по настанет день, когда там, там на небесах, ты получишь прощение и обретешь вечное блаженство». Мария еще не настолько потеряла рассудок, чтобы найти успокоение в вечном блаженстве и прощении на небесах. «Сжалься надо мной», — восклицает она, — «сжалься надо мной, боже! Я еще так молода... Какая я несчастная!» И лицемерная софистика священника достигает своей выс шей точки: «Напротив, это — твое счастье, Мария, твое счастье! Господь посы лает тебе угрызения совести, полные горечи, но благодетельные. Они до казывают религиозную восприимчивость твоей души... Каждое твое стра дание будет тебе зачтено на небесах. Поверь мне, бог оставил тебя на миг на дурном пути, чтобы предоставить тебе потом славу раскаяния и вечную награду, подобающую покаянию». С этого момента Мария становится рабой сознания своей греховности. Нели прежде она в самой злополучной обстановке сумела развить в себе черты привлекательной человеческой ин дивидуальности и при внешнем крайнем унижении сознавала свою человеческую сущность как свою истинную^сущность, то теперь эта грязь современного общества, задевшая ее снаружи, становится в ее глазах ее внутреннейшей сущностью, а постоян ное ипохондрическое самобичевание по этому поводу делается ее обязанностью, предначертанной самим богом жизненной за дачей, самоцелью ее существования. Если прежде она хвали лась: «Я не плакса» и говорила: «Что сделано, то сделано», то теперь самоистязание становится для нее благом, а раская ние — славоСк