К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

Ответ Флёр де Мари на поповскую болтовню о божественном милосердии показывает, насколько религиозная доктрина успела уже испортить ее. Она говорит, что как только она очутилась в своем новом, лучшем положении, она чувствовала лишь свое новое счастье: «Каждую минуту я думала о г-не Рудольфе. Часто я устремляла свои взоры к небесам, но искала там не бога, а г-на Рудольфа, чтобы благодарить его. Да, я обвиняю себя в этом, отец мой; я думала больше о нем, чем о боге; ибо он сделал для меня то, что мог бы сделать один только бог... Я была счастлива, так счастлива, как человек, который на всегда избежал великой опасности». Флёр де Мари уже считает предосудительным восприни мать новое, счастливое жизненное положение просто как то, чем оно действительно является, как новое счастье, т. е. отно ситься к нему естественно, а не сверхъестественно. Она уже обвиняет себя в том, что видела в человеке, который ее спас, то, чем он действительно был, — своего спасителя, и не под ставляла на его место воображаемого спасителя — бога. Она уже охвачена религиозным лицемерием, которое отнимает у другого человека то, чем я ему обязан, чтобы передать это богу, и которое вообще рассматривает все человеческое в чело веке как чуждое ему, а все нечеловеческое в нем — как его под линную собственность. Мария рассказывает нам, что религиозным переворотом в своих мыслях и чувствах, в своем отношении к жизни она обязана мадам Жорж и Лапорту: «Когда Рудольф увозил меня из города, во мне уже шевелилось смутное сознание унизительности моего положения; но воспитание, со веты, примеры, полученные мной от Вас и мадам Жорж, дали мне воз можность постичь... что я была более виновна, чем несчастна... Вы и ма дам Жорж помогли мне понять бесконечную глубину моей греховности». Это значит, что она обязана священнику Лапорту и мадам Жорж тем, что взамен человеческого, и потому выносимого, сознания унизительности своего положения она прониклась христианским, и потому невыносимым, сознанием бесконечной греховности. Поп и ханжа мадам Жорж научили ее судить о себе с христианской точки зрения . Мария чувствует всю мучительность того душевного состоя ния, в которое ее ввергли. Она говорит: «Если сознание добра и зла должно было пробудиться у меня в та ком страшном виде, то почему меня не предоставили моей несчастной участи?.. Если бы меня оставили в той пропасти, где я находилась, ни щета и побои очень скоро прикончили бы меня, и я, по крайней мере,