К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

Впрочем, в Лондоне опять появились прежние излюбленные навязчивые мысли — о возобновлении «Германского зрителя» и «Клуба решительных прогрессистов» и об учреждении времен ного правительства. По всем этим пунктам он встретил полное согласие со стороны Шрамма, — и таким образом составлен был цуркуляр. Третий член этого союза, великий Арнольд Руге (также чрезвычайно значительный человек), ярко выделяется над всей прочей эмиграцией своей фигурой фельдфебеля, но получившего еще должности в гражданском управлении. Нельзя сказать, чтобы сей рыцарь отличался весьма приятной внешностью. Парижские знакомые обычно называли его померанско-славян ские черты хорьковой мордочкой (figure de fouine). Арнольд Руге, сын крестьянина с острова Рюгена, семилетний страдалец в прусских темницах, посаженный туда за демагогические про делки *, бурно ринулся в объятия гегелевой философии, как только узнал, что достаточно просмотреть гегелевскую «Энци клопедию», чтобы освободиться от необходимости изучать остальные науки. Кроме того, он придерживался того правила (которое он изложил в некоей повести и старался провести в жизнь своих друзей — бедняга Гервег кое-что знает об этом), — того правила, что нужно браком повысить свое значе ние — и поэтому в молодые еще годы создал себе женитьбой солидную почву. С помощью гегельянских фраз и «солидной почвы» ему уда лось сделаться привратником германской философии *, в каче стве какового он был обязан возвещать как в Галлеских, так и в Немецких «Jahrbiicher» * о восходящих светилах и прослав лять их, и он, пользуясь этим, довольно ловко эксплуатировал их в литературном отношении. К несчастью, вскоре начался пе риод философской анархии, тот период, когда в рядах науки не было общепризнанного короля, когда Штраус, Б. Бауэр, Фей ербах сражались друг с другом и когда разнообразнейшие чуждые элементы стали мутить ясную простоту классической доктрины. Тут наш Руге растерялся: он не знал, какого пути держаться; его и без того мало связанные между собой ге гелевские категории разбрелись в разные стороны, и он вдруг восчувствовал великую тоску по бурном движении, в котором не так уж важно, как мыслить и писать. В «Hallische Jahrbticher» Руге играл ту же роль, что покой ный книгоиздатель Николаи в старой «Berliner Monatsschrift» *. Подобно своему предшественнику, он полагал свою главную заслугу в том, чтобы печатать работы других, а самому^извле­