К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

Ламартина». Вскоре после освобождения студент Шурц заявил в Париже, что Кинкель, конечно, не Lumen mundi (светоч мира), между тем как именно он, Шурц, а не кто иной, призван быть будущим президентом германской республики. Этому-то человеку, одному из тех студиозусов «в коричневых фраках и голубых плащах», за которыми уже некогда следили мрачно мерцающие взоры Готфрида, удалось освободить Кинкеля,— правда, за счет горемыки — тюремного служителя, который теперь отсиживается, но с сознанием, что он является мучени ком за свободу Готфрида Кинкеля! В Лондоне мы застаем Кинкеля, благодаря его тюремной славе и слезливости немецкого мещанства, в качестве величай шего человека Германии. Друг Готфрид, сознавая свое высокое призвание, сумел использовать все выгоды положения. Роман тические обстоятельства его освобождения дали новый толчок модному увлечению Кинкелем на родине, — увлечению, кото рое, будучи весьма ловко направлено, не преминуло дать ощутительные материальные результаты. В то же время миро вая столица представляла для прославленного героя новое и обширное поле для инсценировки новых прославлений. Было ясно: ему нужно было сделаться героем сезона. С этой целью он на время отказался от всякой политической деятельности и, запершись дома, прежде всего позаботился о том, чтобы от растить себе бороду, без которой, как известно, не бывает про рока. Затем он побывал у Диккенса, в редакциях английских либеральных газет *, у немецких коммерсантов Сити, главным образом у тамошних эстетствующих евреев. Для всех он был един во всех лицах, для одного — поэтом, для другого — пат риотом вообще, для третьего — профессором изящных искусств, для четвертого — Христом, для пятого — великолепным стра дальцем Одиссеем, но для всех одинаково — кротким, артисти ческим, благожелательным и приветливым Готфридом. Он не мог успокоиться до тех пор, пока Диккенс не прославил его в «Household Words» *, пока «Illustrated News» * не поместили его портрета. Он поставил на ноги немногочисленных лондон ских немцев, издалека тоже принимавших участие в кинкелев- ской шумихе, и заставил их якобы упросить себя прочесть ряд лекций о современной драме, причем билеты на эти лекции в огромном количестве рассылались немецким коммерсантам на дом. Он не пренебрегал ни беготней, ни рекламой, ни шарла танством, ни назойливостью, ни пресмыкательством перед этой публикой. Зато и успех был полный. Готфрид самодовольно