К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

и чувствительных переживаний, объединявший, кроме того, в своем лице проповедника, профессора изящных искусств, депутата, политического разносчика, мушкетера, новоявлен ного поэта и старого театрального директора? Кинкель был героем времени, и, как таковой, он был немедленно прославлен во всех газетах и принят немецким мещанством. Все газеты были испещрены анекдотами, характеристиками, стихами, воспоминаниями о плененном.поэте. Его тюремные испытания изображались в небывалом, сказочном виде. Раз в месяц волосы его, по сообщению газет, обязательно седели. Во всех мещанских клубах и за всеми чайными столами о нем вспоминали с прискорбием. Барышни хорошего тона вздыхали над его стихами, и все девы, познавшие тоску, оплакивали в разных городах отечества его надломленные мужественные силы. Все прочие, не священные жертвы движения, расстрелян ные, павшие, плененные, исчезали перед единым агнцем, перед мужем, покорившим сердца филистеров мужского и женского пола, и лишь о нем проливались потоки слез, на которые, впро чем, он один и был в состоянии должным образом ответство вать. Словом, то был в полной мере демократический зигвар- товский период, пи в чем не уступавший зигвартовскому пе риоду предшествовавшего столетия; и Зигварт-Кинкель никогда и нигде не чувствовал себя так хорошо, как в этой роли, в кото рой он казался великим не тем, что он делал, а тем, чего не делал, великим не силой и сопротивлением, а слабостью и без действенной распущенностью. И в этой роли задача его со стояла только в том, чтобы терпеть, терпеть с чувством и тол ком. Умудренная же опытом Моккель сумела извлечь практи ческую выгоду из мягкотелости публики и немедленно соргани зовала весьма энергичное попрошайничество. Она наладила новое издание всех напечатанных и ненапечатанных произве дений Готфрида, которые вдруг приобрели ценность и вошли в моду, и стала их рекламировать. Она воспользовалась слу чаем пристроить и свои собственные опыты из мира насекомых, как, например, историю светлячка, майского жука. Штродт- мана она заставила за хорошие деньги проституировать перед публикой интимнейшие записи из дневника Готфрида. Она устраивала всякого рода сборы и с несомненной деловой лов костью и большой выдержкой сумела претворить мягкие чув ства образованного общества в твердые талеры. При этом она, вдобавок ко всему прочему, испытывала удовлетворение «еже дневно видеть у себя в маленькой комнатке величайших лю дей Германии, как, например, Адольфа Штара»г