К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

стоянным знаком отличия. Говорят, что у мушкета этого была и весьма красивая сторона, а именно — приклад из красного дерева. Очевидно, то был изящный художественный мушкет. Некрасивой стороной его было, впрочем, то, что друг Готфрид не умел ни заряжать, ни прицеливаться, ни стрелять, ни марши ровать. По вышеизложенным причинам, один из его приятелей спросил: зачем же, собственно, он рвется в бой, — па что Гот фрид ответствовал: «А как же, в Бонн возвратиться я не могу, — нужно же мне жить!» Итак, Готфрид вступил в ряды воинов, в корпус рыцарствен ного Виллиха (с которым нам предстоит еще познакомиться поближе*). Различные товарищи Готфрида по оружию ста раются нас убедить в том, что он разделял все тяготы этой дружины, скромно и на правах добровольца, постоянно при ветливый и ласковый как в удаче, так и при неудаче, однако по большей части присаживаясь на телегу для отставших. При Раштатте * этому исповеднику правды и права предстояло под вергнуться испытанию, из которого он впоследствии, на удив ление всему немецкому народу, вышел незапятнанным мучени ком. Точные обстоятельства этого события до сих пор не установлены с полной достоверностью; уверяют только, что когда взвод добровольцев рассыпался в стрелковую цепь, их стали обстреливать с фланга, причем шальная пуля задела голову Готфрида, и он упал, восклицая: «я убит!» Рассказы вают также, что хотя убит он не был, однако отступить вместе с остальными не мог, почему и был препровожден в близлежа щую крестьянскую избу, где он заявил простодушным обитате лям Шварцвальда: «спасите меня: я — известный Кинкель». Кончилось, как говорят, тем, что здесь его настигли пруссаки и увели в вавилонское пленение. Со времени пленения в жизни Кинкеля начался новый период, составляющий в то же время эпоху в истории развития немецкого мещанства. Как только в «Союзе майских жуков» узнали, что Кинкель взят, — во все немецкие газеты полетели сообщения о том, будто великий поэт Кинкель может угодить под расстрел и что германский народ, в особенности образо ванные слои его, в частности же жены и девы, обязаны при нять все меры к тому, чтобы спасти жизнь плененного поэта. Сам он, как уверяют, сочинил в это время стихотворение, в ко тором сравнивает себя со «своим другом и учителем Христом» и говорит о самом себе: кровь моя прольется за вас. С этого момента атрибутом его становится лира. Таким образом, Гер­