К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

перед самим собой отрицает притязания Минны на «отданное другой» сердце. При этом добродетельного мужа, конечно, ни сколько не стесняет то обстоятельство, что налгать самому себе он может, только трусливо подтасовав сроки «отдания сердца». И Готфрид примирился с интересной необходимостью раз бить «бедное великое сердце»: «После некоторого молчания Готфрид продолжал: «Ка жется, я должен, милая Минна, попросить у вас прощения, — быть может, я провинился перед вами... Минна, рука эта, ко торую я вам вчера с такой лаской дал... эта рука больше не свободна — я обручен!»» (стр. 123). Мелодраматический кандидат остерегается, однако, сказать ей, что обручение это произошло через несколько часов после того, как он ей «с такой лаской» дал руку. «О Боже!.. Минна, можете ли вы простить меня?» (стр. 123). «Я мужчина и должен оставаться верным своему долгу, — я не должен любить вас! Но я вас не обманывал» (стр. 124). После этого добродетельного долга, выдвигаемого задним числом (и с такой неопрятной искусственностью), недостает только самого невероятного, эффектного выверта всего положе ния, при котором не Минна прощает его, а лицемер прощает обманутую. На этот предмет измышляется возможность, что Минна станет «ненавидеть его издали», и к этому предположе нию пристегивается нижеследующая мораль: «Это я вам охотно прощаю, и, в случае если оно так и вый дет, вы можете быть заранее уверены в моем прощении. А те перь будьте счастливы! Долг зовет меня, я вынужден покинуть вас». «И он медленным шагом вышел из беседки... С этого часа Готфрид почувствовал себя несчастным» (стр. 124). Актер и воображаемый любовник превращается в лицемер ного святошу, с елейной благостью выпутывающегося из поло жения. При помощи выдуманных любовных осложнений Зиг- варт благополучно доходит до того, что может воображать себя несчастным. В конце концов выясняется, что все эти выдуманные лю бовные перипетии — не что иное, как кокетливая рисовка Гот фрида перед самим собой. Все дело сводится к тому, что меч тающий о будущем бессмертии святоша смешивает ветхозавет ные сказания с модными фантазиями из дешевой беллетри стики Шписса, Кляурена и Крамера и наслаждается, вообра жая себя в роли романтического героя. «Роясь в книгах, он наткнулся на новалисовского Офтер-