К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

В таком случае он присваивает себе роль Аякса *. Присмотримся к Аяксу Шекспира.

Аякс. Я тебя изомну, как тесто, и сделаю из тебя красавца! Т е р с и т. Скорее мои насмешки превратят тебя в умного человека; твоя лошадь, и та скорее заучит любую проповедь, чем ты выучишь наизусть хоть одну молитву. Умеешь драться? Да или нет? Возьми тебя чесотка с твоими лошадиными привычками! Аякс. Говори, поганый гриб, что там объявляли? T е р с и т. Что ты дурак, конечно. Аякс. Проклятое отродье! T е р с и т. Ну, бей! Аякс. Ах ты, ведьмин стул! Т е р с и т. Ну, бей, бей! Шелудивый храбрый осел! Тебя ведь сюда затем и прислали, чтобы молотить троянцев, а люди хоть сколько-нибудь с умом купят и продадут тебя, как африканского раба... Если люди не врут, у вашего брата весь ум по большей части находится в мышцах. Т е р с и т. Чудеса! Ахилл. В чем дело? Т е р с и т. Аякс ходит взад и вперед и ищет себя самого. Ахилл. Как так? Т е р с и т. Завтра ему предстоит поединок, и он так пророчески горд героической потасовкой, что неистовствует, не произнося ни слова. Ахилл. Как же так? T е р с и т. А вот так: он шагает взад и вперед, выпятив грудь, как павлин; сделает шаг и остановится; шепчет себе под нос, как трактир щица, которой приходится в уме составлять счет за попойку; кусает себе губы с видом государственного мужа и словно хочет сказать: в этой голове ума палата, показаться бы ему только оттуда... Я предпочел бы быть вошью в овечьей шерсти, чем таким отважным дураком 1. Под чьей бы маской ни появлялся г-н Гейнцен — Гектора или Аякса, — стоит ему только выступить на арену, как уже он громовым голосом объявляет зрителям, что его противнику не удалось нанести ему «смертельного удара». Со всем про стодушием и эпическим многословием древних героев Гомера разъясняет он причины своего спасения: «Природному недо статку», — рассказывает он нам, — «я обязан своим спасе нием». «Природа» меня «не приспособила» к уровню моего противника. Г-н Гейнцен двумя головами выше своего про тивника, и вот почему два «далеко нацеленных удара» его «маленького палача» не задели его «литературной шеи». Г-н Энгельс — это несколько раз подчеркивается с особым ударением, — г-н Энгельс «мал», он — «маленький палач», он — «маленькая персона». Затем следует один из тех оборо тов, которые можно встретить лишь в старинных героических