К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. Том 2

напечатать такие детские сказки. Ротшильд превращается здесь в настоящего Аладина. Не довольствуясь этим, Бек наделяет Ротшильда «Головокружительно величественной ролью Умерить все страданья мира». Такую миссию не могли бы выполнить даже в самой не большой степени все капиталисты мира, вместе взятые. Неужели поэт не замечает, что он становится тем смешнее, чем возвышеннее и сильнее он старается быть, что все его упреки Ротшильду превращаются в самую низкую лесть, что он про славляет могущество Ротшильда так, как этого не мог бы сделать самый угодливый панегирист. Ротшильд должен был себя поздравить, наблюдая, .в виде какого гигантского пугала отражается его маленькая личность в мозгу немецкого поэта. После того как наш поэт облек ^в стихотворную форму не вежественные романтические фантазии немецкого мелкого буржуа о могуществе крупного капиталиста и упования на его добрую волю, после того как в сознании своей головокружи тельно величественной роли он головокружительно раздул фантазию об этом могуществе, он высказывает моральное возмущение мелкого буржуа по поводу контраста между идеалом и действительностью и при этом в таком пароксизме патетики, который способен вызвать гомерический хохот даже у пенсильванского квакера:

«Пылал мой лоб, я мысли гнал прочь, Не в силах об этом думать всю ночь» (21 декабря).

«Вставали волосы дыбом невольно, Я словно хватался за сердце БОГА, Как звонарь за канат на своей колокольне». (Стр. 28.))

Этим он, наверное, окончательно свел в могилу старика. Он полагает, что «духи истории» доверили ему здесь мысли, которых он не должен был бы высказывать ни вслух, ни про себя. И вот, наконец, он приходит к отчаянному решению протанцевать канкан в своем собственном гробу: «Когда-нибудь сладостно мой скелет В истлевшем саване содрогнется,

Едва услышит в могиле мой» (скелета)" «прах, Что жертвы дымятся на алтарях». (Стр. 29.))

Я начинаю побаиваться мальчика Карла.